История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том I

Победа иосифлян означала долгосрочный стратегический компромисс между церковью и великим князем, новый шаг по пути порабощения церкви государством, торжество принципов самодержавной власти, узконационального мессианства и внешнего благочестия над идеями духовного творчества, братской любви, внутренней свободы и духовного преображения человека. По словам С.Г. Пушкарёва: «Тесный союз высшей духовной и светской власти продолжался, однако с явным перевесом со стороны последней». А Г. Кенигсбергер отмечал, что: «Русская церковь заимствовала у Византии идею гармоничного единения церкви и государства. Правда, государство было неизмеримо более сильным партнёром, и предполагаемая гармония обернулась на деле господством государства над церковью».

Церковные иерархи сыграли ключевую роль в формировании новой идентичности Московии, новой легитимности московских правителей, новой религиозно-политической мифологии, призванной объяснить сложившуюся в эпоху Ивана III политическую ситуацию. По византийским традициям глава государства – император – был носителем абсолютной, неограниченной власти, а также хранителем веры, главой и покровителем церкви, блюстителем человеческих и Божественных законов. В конце XIV века патриарх Константинополя Антоний писал князю Василию I, разъясняя византийское понимание православной веры: «невозможно христианам Церковь иметь и не иметь императора. Ибо Церковь и Империя имеют совершенное единение и общение и невозможно им разделиться».

На Руси хорошо усвоили этот важный урок уходящих византийцев. Иосиф Волоцкий в послании к Василию III писал, что «царь естеством подобен человеку, а властию же подобен есть вышнему Богу». Иосиф поучал своего адресата, что власть московского государя абсолютна, распространяется как на светскую, так и на духовную сферу (он должен не только бороться за поддержание порядка в обществе, но и карать «еретичество»). Духовник Ивана III, ростовский архиепископ Вассиан Рыло называл князя «христианским царём Русьских стран» (обратим внимание на множественное число «стран»!). Иосифлянские церковные иерархи охотно славили монарха как главного защитника веры, «в православии просиявшего, благоверного и христолюбивого». И вчерашние пугливые холопы татарских ханов сами проникались ощущением своего могущества, значительности и вседозволенности, внимая этим пышным и льстивым речам.

Принципиально новая ситуация, сложившаяся в Восточной Европе во времена Ивана III: захват Москвой Новгорода и Твери, падение Константинополя, распад Золотой Орды – вынуждала осмыслить происшедшее. Но средневековое мышление крайне консервативно. И потому, чем больше Москва изменяла старые обычаи, разрушала региональные связи и структуры, перекраивала границы, создавала новые, централизованные, искусственные и насильственные учреждения, тем чаще и настойчивее её правители решительно и нагло ссылались на «старину», начав тотальное переписывание истории. Новые реалии нуждались в новых масштабных и эффективных мифах. Новые процессы в Московской Руси долго развивались в рамках и обличьях старых формул и представлений (вроде того, что Новгород-де всегда был «отчиной» московских князей, а новгородцы – не борцы за свою вечевую старину, а подлые изменники делу веры, или что московские, князья и духовенство всегда боролись с татарами). Однако теперь нужно было сменить сами эти формулы и представления, восходящие ещё к киевским временам, представить принципиально новое – старым и привычным. В этой ситуации колоссальной и незаменимой стала роль исторической мифологии, призванной легитимизировать новые отношения и оправдать насильственный слом и уничтожение старых учреждений и вековых традиций.

Два века московские князья были подручными верными слугами ордынских ханов и, находясь на периферии византийской империи, принимали митрополитов из Константинополя, глядя на византийских и сарайских «царей» с почтением и подобострастием, Веками они лишь инстинктивно скопидомничали и исподтишка захватывали чужие земли, не думая ни об «объединении Руси», и, тем более, о «противостоянии басурманам» ни, конечно же, о возможности сколько-нибудь на равных конкурировать с более могущественной Литовской Русью. И вот теперь они вдруг оказались хозяевами Залесской Руси, скороспелыми и неожиданными наследниками рухнувших Орды и Византии, правителями единственной православной державы мира, владыками и лидерами всего православного Востока. Было от чего растеряться и потерять голову! Раньше высшим арбитром в церковных спорах на Московской Руси был патриарх Константинополя, как высшим и признанным арбитром в политических спорах князей был хан Золотой Орды. Отныне ситуация кардинально меняется и требует нового осмысления и обоснования. Надо убедить всех внутри и вовне Московии (и, прежде всего, самих себя!) в том, что Москва самим Богом предназначена быть центром всемирной православной империи и всегда играла эту роль.