История северных народов

Говорят, что этот инструмент изобрели этрусские пираты, когда рассеянные по берегу, они не могли слышать друг друга из-за сильного шума ветра, и к месту грабежа они собирались, услышав пронзительный голос трубы. Позже ее стали употреблять для подачи военных сигналов. Когда голоса глашатаев были не слышны в грохоте битвы, звук боевой трубы все же достигал ушей воинов. Снова пишет Вергилий:

«Тут в отдаленье труба пропела громко и грозно[327]

»,

Звуками трубы воинам подаются разные сигналы: когда вступить в битву, когда преследовать бегущих, а когда отступать.

Однако обуздать неумеренный пыл и свирепость разгоряченных пиршеством мужчин очаровательные звуки флейты или струн не способны. Ведь те, кто избирает воинскую службу, проявляют такую строгость и суровость, что испытывают большое удовольствие от служения Марсу, а не Музе. Действительно, часто случается и так, что флейтисты, услаждающие слух отдыхающих от ратных трудов воинов, страдают от неожиданных вспышек грубости и жестокости своих слушателей. Слух таких воинов настолько прочно закрыт для нежных мелодий, что ни одна из них не может проникнуть в глубины их душ. Однако неблагодарность быстро сменится благосклонностью, если вместо сладких мелодий на флейте, музыкант воспроизведет на трубе ужасающие ноты трагических напевов. Кассиодор в кн. Х рассказывает, что писал о трубах в послании всем готам воинственный король Витигес[328]:

«Не на узком ложе, меня избирали повелителем, не под льстивую болтовню подхалимов, а был я избран в широком поле под грозные звуки труб. И владело мною желание, чтобы под эти громкие звуки готы могли пробудить свою природную отвагу и избрать себе настоящего короля-воителя. »

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ О лицедеях и шутах

Не следует удивляться, что на страницах этой скромной книги будет рассказ об одном из самых недостойных занятий. Число тех, что занимаются этим постыдным ремеслом неизвестно, однако их повсеместно принимают при дворах властителей и при застольях знатных господ. Одни считают, что в сущности нет в жизни никаких удовольствий, или, может, в самой малой мере, другие же считают только эти недостойные шуты с дурной славой могут усладить их жизнь. В прошлом некоторые сочинители сами лицедействовали в написанных ими мимах, подобно Лаберию[329], который писал их и умер через десять месяцев после смерти Юлия Цезаря. Еще одним таким мимографом был Публий Сириец[330]. Светоний писал об этом, очевидно соотносясь с кн. VIII:7 и с кн. ХVIII:41и49 Исидора, а также с ХХVIII книгой Валтаррена[331] о приживалах и шутах. Лаврентий Валла[332] в жизнеописании короля Фердинанда упоминает о некоем шуте по имени Борра, который занимался своим ремеслом до восьмидесяти четырех лет, заработав состояние в сто тысяч золотых. Плиний же сообщает о некоей блуднице по имени Родопис[333], чье состояние было еще больше. В IX книге, разделы 35 и 51 он рассказывает о лицедеях, их сумасбродстве и расточительности. Требелий также повествует о том. что император Галлиен[334] приходил в неистовый восторг от выходок шутов, приживал и других малодостойных людей, с которыми он даже разделял трапезу. Если верить Светонию, таких комедиантов часто секли розгами и плетьми на виду у публики, а затем с позором изгоняли. И Винсент[335] в XXIX книге, «Зерцала исторического», раздел 41, утверждает, будто французский король Филипп говорил, что давать деньги фиглярам и лицедеям, все равно что жертвовать их дьяволу.

[Гл. 32-34 опущены]

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ О банях, лечебных банках и кровопускании