История социологической мысли. Том 1

Занимаясь историей, Вебер воздерживался от создания универсальных схем социального развития, которые так привлекали его предшественников-социологов, а также, конечно, Маркса. Как и другие социологи его поколения, он искал разве только общую тенденцию социальных изменений, не ставя вопрос о непреложных исторических законах. Как пишет Жюльен Фройнд, «не было ничего более чуждого ему… чем поиск общих законов, которые якобы учат нас, как человечество переходить из одной стадии в другую, чтобы достичь какой-то конечной стадии в будущем, которое невозможно предвидеть»[1198]. В грамматике Вебера не было уже таких субъектов, как «человечество» или «общество», он также не знал, как мы знаем, понятия «закон». К истории, которая состоит в конечном итоге из свободных поступков индивидов, неприменим тезис о необходимости чего-либо: в расчет принимается разве только большая или меньшая вероятность. Из каждой исторической ситуации существует множество возможных выходов, и никогда заранее не известно, какой из них будет выбран.

Общая схема социальных изменений, которой оперировал Вебер, не имела, таким образом, определенного направления. В любой момент может появиться способный изменить ход истории харизматический лидер, которого его сторонники считают наделенным «сверхъестественными, сверхчеловеческими или по меньшей мере особо исключительными, никому больше недоступными, силами и способностями…»[1199]. Высвобождая скрытые революционные силы, такой лидер в состоянии выбить общество из привычной колеи и толкнуть его в новом направлении. Харизма со временем подвергается процессу рутинизации и основанное на ней господство превращается в господство традиционное или рациональное. Но ни одно из них не дает гарантии постоянства: если даже традиционное господство не сметет новое харизматическое движение, ему постоянно угрожает рационализм, и наоборот. Открытым всегда остается множество возможностей: творчество постоянно сопротивляется рутине, изобретательность необыкновенных индивидов – институтам; спонтанность – стагнации[1200]. Поскольку творческие силы со временем исчерпываются, изменения имеют, так же как в социологии Парето, характер волны, что не позволяет создать философию истории, которая отвечала бы на вопрос: куда?

Многие авторы, однако, обращают внимание на то, что Вебер указывает все же определенное направление, в котором движутся европейские общества. Не существует исторической необходимости, но есть факты, которые позволяют определять, какие изменения происходят. То, что Вебер говорит о капитализме, укладывается, без сомнения, в логическую цепочку изменений западной цивилизации, которая во многом напоминает критикуемые Вебером схемы философии истории. Столетиями неумолимо развивается процесс «расколдовывания мира», заключающийся в рационализации всех сфер жизни, то есть, иначе говоря, в растущем перевесе действий, которые Вебер назвал рациональными. Процесс, который, обращаясь к концепции Тённиса (которую Вебер очень хвалил), можно также назвать Vergesellschaftung[1201], конечно, очень тесно связан с развитием капиталистической экономики. Процесс этот, без сомнения, одна из двух главных тем исторической социологии Вебера. Вторая тема – это особенности западной цивилизации, являющейся центром и источником этого процесса. Как позже написала жена Вебера: «Для Вебера это познание особенности западного рационализма и его роли в западной культуре означало одно из его важнейших открытий»[1202].

Первым и наиболее известным этапом изысканий Вебера была работа «Протестантская этика и дух капитализма», показывающая, как изменения в сфере религии повлияли на детрадиционализацию действий в сфере хозяйства. Более поздние исследования религиозных систем других культур (Китай, Индия, исламский мир, Израиль) также не были лишены связи с этой темой, потому что помогали выяснить в том числе и то, какого фактора не хватило в этих культурах, чтобы они пошли путем, приближенным к западному. Но веберовские исследования касались не только религии. Как писала Марианна Вебер, «его первоначальный вопрос об отношении религии и хозяйства расширился до еще более пространного – о своеобразии всей западной культуры»[1203], включая науку, музыку, архитектуру и т. д., как и, естественно, государственную организацию. Ко всем этим областям относился один и тот же принципиальный вопрос: почему в западных странах рационализм вытесняет традиционные формы мышления и действия? В этом же контексте разместилась и веберовская концепция капитализма, о которой мы уже упоминали, называя марксизм одним из источников социологии Вебера.