Читаем История социологической мысли. Том 1 полностью

Вебер согласен с Марксом, что понятие класса относится к экономической ситуации индивидов, но на этом их сходство заканчивается, поскольку Вебер отодвигает на задний план центральную для автора «Капитала» проблему собственности. Правда, он вводит понятие классов владения (Besitzklassen), которые выделяет по критерию «голой собственности», но, во-первых, для него это только одна из двух возможностей, а во-вторых, он полагает, что в современном обществе эти классы теряют свое когда-то ключевое значение, уступая его классам «приобретательским» (Erwerbsklassen). Иначе говоря, по мнению Вебера, решающую роль в определении классовой ситуации индивида играет не столько его состояние владения, сколько возможности, которые он получает на рынке, продавая свои таланты и квалификации. И что, возможно, еще важнее, Вебер отвергает марксову концепцию объективного классового интереса, исключая тем самым гипотезу о превращении «класса-в-себе» в «класс-для-себя». По Веберу, нет оснований трактовать социальные классы как реальные или потенциальные субъекты коллективного действия: понятие класса является инструментом классификации, а не определением реальных социальных сущностей, антагонизм которых влияет на динамику общества. Вебер также не считает разделение на классы важнейшим и находящим отражение во всех областях социальной жизни.

Наряду с понятием класса автор «Хозяйства и общества» вводит два других понятия, помогающих описать социальную структуру: сословие и партия. Первое относится к дифференциации общества по потреблению, вкусам, стилю жизни и престижу, второе же – к дифференциации по участию в политической власти и влиянию на политические действия других граждан. По мнению Вебера, эти разделения, как правило, не совпадают с делением на классы. О сословной ситуации он скажет даже: «чистое владение как таковое, определяющее классообразование, оттесняется на задний план»[1210]. Партия, правда, иногда представляет интересы, связанные с классовой или сословной ситуацией, но это скорее исключение, чем правило; обычно она представляет эти интересы «лишь частично»[1211]. Стоит добавить, что сословие и партию отличает от класса среди прочего то, что их члены предположительно в большей степени, чем конкурирующие на рынке члены класса, способны солидаризироваться. Но и в этом случае Вебер избегает рассмотрения совокупностей индивидов как групповых субъектов.

Как мы видим, социальная структура имеет, с точки зрения Вебера, три относительно независимых измерения: экономическое, культурное и политическое. Знание какого-то одного из них не позволяет судить о двух остальных, поскольку между ними нет соответствия. Поэтому часто можно услышать мнение, что Вебер положил начало набравшему в XX веке силу направлению исследований социальной дифференциации, которое ушло очень далеко не только от Маркса, но и от всей социологии XIX века, отличающейся убеждением в том, что проблема заключается в вычленении из целого, называемого обществом, тех или иных основных частей. Действительно, Вебер отошел от такого образа мышления, что было следствием, с одной стороны, принятия номиналистических принципов, с другой же – наблюдения над тем, насколько противоречивыми бывают разделения современного общества. Открытым остается, однако, вопрос, был ли Вебер понят и использован верно и во всей своей полноте в исследованиях социальной стратификации, проводимых в XX веке?[1212] Здесь нам, однако, необязательно на него отвечать.

Влияние Макса Вебера на социологию

Как мы уже сказали ранее, место Вебера в сегодняшней социологии оценивается исключительно высоко. Об этом свидетельствует, например, кажущееся банальным утверждение Козера, что социологию можно поделить на довеберовскую и поствеберовскую[1213]. Стоит, однако, отметить, что этот, без сомнения, большой и влиятельный ученый не создал вокруг себя школы, которая бы развивала и дополняла его мысли так, как это делали, например, ученики и коллеги Дюркгейма. Вебер оказался великим вдохновителем, у которого заимствовали отдельные идеи, не слишком заботясь об остальном. Наследники Вебера – все и никто. Все находили и находят у него что-то для себя, но мало у кого хватает смелости помериться с этим Минотавром (определение Гоулднера (Gouldner)) на его собственной территории. Ничего удивительного. В течение последних нескольких десятилетий специализация социальных наук продвинулась вперед, и все сложнее представить себе кого-то, кто без вреда для уровня научной работы мог бы охватить все то, что охватил Вебер.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Доисторические и внеисторические религии. История религий
Доисторические и внеисторические религии. История религий

Что такое религия? Когда появилась она и где? Как изучали религию и как возникла наука религиеведение? Можно ли найти в прошлом или в настоящем народ вполне безрелигиозный? Об этом – в первой части книги. А потом шаг за шагом мы пойдем в ту глубочайшую древность доистории, когда появляется человеческое существо. Еще далеко не Homo sapiens по своим внешним характеристикам, но уже мыслящий деятель, не только создающий орудия труда, но и формирующий чисто человеческую картину мира, в которой есть, как и у нас сейчас, место для мечты о победе над смертью, слабостью и несовершенством, чувства должного и прекрасного.Каким был мир религиозных воззрений синантропа, неандертальца, кроманьонца? Почему человек 12 тыс. лет назад решил из охотника стать земледельцем, как возникли первые городские поселения 9–8 тыс. лет назад, об удивительных постройках из гигантских камней – мегалитической цивилизации – и о том, зачем возводились они – обо всём этом во второй части книги.А в третьей части речь идет о человеке по образу жизни очень похожему на человека доисторического, но о нашем современнике. О тех многочисленных еще недавно народах Азии, Африки, Америки, Австралии, да и севера Европы, которые без письменности и государственности дожили до ХХ века. Каковы их религиозные воззрения и можно ли из этих воззрений понять их образ жизни? Наконец, шаманизм – форма религиозного миропредставления и деятельности, которой живут многие племена до сего дня. Что это такое? Обо всем этом в книге доктора исторических наук Андрея Борисовича Зубова «Доисторические и внеисторические религии».

Андрей Борисович Зубов

Культурология / Обществознание, социология / Образование и наука