История социологической мысли. Том 2

Понятие парадигмы, правда, уже было известно в социологии (им, например, пользовался Мертон, когда писал о «парадигме функционального анализа»), но после выхода книги Куна оно стало попросту ключевым инструментом для описания как истории дисциплины, так и ее актуального состояния. Независимо от того, как применял это понятие сам автор «Структуры научных революций», ему придавалось примерно следующее значение: «Парадигма ‹…› служит для определения того, что должно изучаться, какие вопросы должны ставиться и как, каким правилам нужно следовать при интерпретации полученных ответов. Парадигма представляет собой наиболее общий блок единодушия в науке и служит для отделения одной научной группы (или подгруппы) от другой. Она классифицирует, определяет и соотносит существующие в ней образцы, теории, методы и инструменты»[1022].

Впрочем, проблема состояла не столько в определении парадигмы (Кун и сам не давал ей однозначного определения[1023]), сколько в том, что в «Структуре научных революций» обладание парадигмой рассматривалось как свойство «нормальной науки», которая на данном этапе своего развития отличается высокой степенью согласия по всем принципиальным вопросам и вследствие этого имеет только одну парадигму. В этой связи применение концепции Куна к социологии или какой-либо другой общественной науке вынуждало либо просто отказать ей в праве называться наукой, либо принять то, что наряду с описанными им монопарадигмальными науками (такими, как физика) существуют также науки полипарадигмальные, к которым относились бы социальные науки[1024]. В социологии, разумеется, привилась вторая точка зрения, означающая существенную ревизию концепции Куна, в которой наличие многих парадигм означало допарадигмальность, или попросту незрелость данной дисциплины, либо в крайнем случае было симптомом происходящей революции, которая, однако, всегда рано или поздно заканчивается интронизацией некоей новой единственной парадигмы.

Впрочем, такое изменение куновского значения слова «парадигма» было лишь частичным, поскольку во всех прочих отношениях оно осталось в социологии соответствующим первообразу, точно так же указывая на то, что, во-первых, все исследования, проводимые в рамках определенной парадигмы, служат прежде всего для решения вытекающих из нее «головоломок» и избегают вопросов, которые в ней не предусмотрены; во-вторых же; всякая парадигма остается жизнеспособной лишь до тех пор, пока не возникнут явления (Кун назвал их «аномалиями»), объяснение которых невозможно без отказа от прежней парадигмы и замены ее на другую. Иначе говоря, несмотря ни на что, оставалась в силе куновская концепция научных революций, которые переживает в своем развитии всякая дисциплина (и субдисциплина). Каждая из них в какие-то моменты бывает вынуждена отказаться от господствующей парадигмы и начать поиски новой, что означает неизбежное возвращение к фундаментальным вопросам, которые в нормальных условиях кажутся ученым решенными окончательно. В таких кризисных ситуациях ученые в какой-то мере превращаются в философов, для которых не существует ничего очевидного, потому что речь в этих случаях идет не столько об усовершенствовании или смене инструментов рутинных исследований, сколько о полной смене видения мира.

Нетрудно понять, почему такая картина развития науки, в центре которой находилась не постоянная кумуляция знаний, а нарушения непрерывности этого развития как необходимые условия его продолжения перед лицом новых фактов, считавшихся в свете существовавшей до сих пор парадигмы аномалиями, стала в глазах многих социологов превосходной характеристикой той ситуации, в которой оказалась (и неоднократно оказывалась ранее) их дисциплина (занятно, впрочем, что примерно в то же самое время Мишель Фуко писал в аналогичном духе о проявляющихся в истории науки «эпистемологических чертах»).

Эта картина тем больше будоражила воображение социологов, чем сильнее они были склонны воспринимать функционализм (или «позитивизм») как обязательную «ортодоксию», то есть как господствующую парадигму, которая сейчас оказалась явно неспособной объяснить важнейшие социальные факты. Первым, пожалуй, воспользовался этой картиной Роберт Фридрихс в A Sociology of Sociology[1025] (1970), положив начало различным вариациям на данную тему. Правда, именно эта книга стала, наверное, самым ярким примером произвольной интерпретации концепции Куна ради ее применения в отношении социальных наук.

Возвращение философии