История социологической мысли. Том 2

Позиция Уинча, которую он много лет спустя подтвердил по основным пунктам в предисловии ко второму изданию книги (1990), была, конечно же, исключительно крайней и по очевидным причинам не могла найти полного понимания в социологии. Однако сам ход мысли оказался привлекательным в том числе и для тех, кто вообще не разделял убеждений автора «Идеи социальной науки» и пользовался отличными от него философскими инспирациями, но в итоге приходил к суждению, что «‹…› социальные науки занимаются прединтерпретированной реальностью; реальностью, заключенной в понятия социальными акторами, то есть реальностью, которой уже придана та форма, в какой она должна быть схвачена ‹…› Таким образом, грубо говоря, отношение социальных наук к их объекту является, по крайней мере частично, скорее отношением субъект – субъект (или понятие – понятие), чем субъект – объект (или понятие – объект)»[1033].

Принятие такой точки зрения не означало обязательно постановку под сомнение необходимости эмпирических исследований, однако требовало их переориентации с тем, чтобы учесть должным образом те «прединтерпретации», которым подвергается социальная реальность, прежде чем стать объектом систематических научных исследований. Исходя из этого, исследование взглядов членов общества уже не могло быть просто исследованием одного из многих возможных аспектов социальной реальности или источником той относящейся к ней информации, которую по каким-то причинам не удается получить из более надежных источников. Теперь оно должно было стать тем, с чего начинается вообще любое исследование реальности.

Помощью в такой переориентации могли послужить прежде всего феноменология (концентрирующая внимание на обыденном мышлении) и герменевтика (считающая интерпретацию важнейшей процедурой социальных наук). Привнесенные в социологию из философии, они также, несомненно, оказали большое влияние на новое теоретическое сознание в социологии[1034].

Разрушение объективизма

Обсуждавшееся направление вступало в противоречие с социологической ортодоксией не только потому, что черпало вдохновение из ненаучной, по убеждению большинства социологов, философии, но также – и даже прежде всего – потому, что оборачивалось против, пожалуй, самого главного социологического догмата, который в формулировке Дюркгейма звучал так: «социальную жизнь необходимо объяснять не представлениями ее участников, а более глубокими причинами, ускользающими от их сознания»[1035]. Такую точку зрения обычно называют объективизмом. Она состоит, во-первых, в стремлении к безусловному отделению субъекта от объекта исследования (то есть рассмотрению последнего как внешней реальности по отношению к исследователю), что в случае социальных исследований требует игнорирования обыденного знания (то есть абстрагирования от того, что думают о себе участники социальной жизни); во-вторых, в попытках исключить влияние личности и «личную» точку зрения исследователя в процессе исследования социальных явлений.

Таким образом, объективизм требует вынести за скобки субъективность как членов исследуемого общества, так и ученого, который это общество исследует. Он очевидным образом представляет собой противоположность субъективизму, полагающему, что к сущности социальной реальности относится то, что она является чьей-то реальностью, переживаемой и интерпретируемой сознающими субъектами, в связи с чем ее необходимо изучать иначе, чем явления природы, исследователей которой взяли себе за образец объективисты.

Может показаться, что в критике объективизма трудно было добавить что-то новое к тому, что с самого начала XX века говорили создатели социологии, которую в Польше называют гуманистической, доказывая, что социальные явления «‹…› являются тем, что они есть, лишь в качестве осознанных человеческих явлений ‹…›»[1036], а «субъективные значения», которые присваивают своим действиям участники социальной жизни, или же созданные ими «определения ситуации» являются важной, если не важнейшей частью социальной реальности. Однако традиционная, если можно так выразиться, критика объективизма была очевидным образом ограниченной[1037]. Правда, она содержала сильный постулат учета социологом так называемой субъективной стороны социальной жизни, подхода к ней с «гуманистическим коэффициентом», но необязательно означала постановку под сомнение лежащей в основе объективизма социальной онтологии, согласно которой исследуемый социологом социальный мир является тем или иным независимо от того, что о нем думают его обитатели.