История социологической мысли. Том 2

Благодаря этому многочисленные взгляды представителей понимающей социологии могла воспринять практически вся социология, не забывая при этом, что, как писал в полемике с современным субъективизмом Роберт К. Мертон, «‹…› субъективные определения ситуации ‹…› имеют значение, и порой очень важное. Но значение имеют не только они»[1038]. Функционализм также был немало обязан традиции понимающей социологии, представляя собой, как хотелось бы Парсонсу, объединение детерминизма и волюнтаризма, Дюркгейма и Макса Вебера. Другой вопрос, насколько ему это удалось, ибо, как утверждают некоторые комментаторы, с течением времени это «‹…› соотнесение с субъективным измерением исчезло»[1039]. Как бы то ни было, это не затронуло убеждения в том, что существует «жесткая» социальная реальность, обыденные интерпретации которой самими заинтересованными лицами, возможно, конечно, и следует принять во внимание, но лишь в качестве дополнения к объективной реальности, находящейся, естественно, в центре интересов социологии.

Таким образом, новая социология, о которой мы говорим, пошла в строго противоположном направлении, развивая интуицию Шюца и других авторов из круга критиков объективизма и склоняясь к мнению, что «‹…› человеческое действие – во всяком случае, формы этого действия, существенные для социальной и политической жизни, – отличается тем, что его обособление и надлежащее описание тесно связаны с основополагающими для него интерпретациями ‹…› Если мы игнорируем или преуменьшаем степень, в которой человеческое действие является продуктом его интерпретации самими действующими субъектами, даже наше эмпирическое исследование его регулярности оказывается ошибочным»[1040].

Следовательно, в этом случае речь идет не о том, чтобы учитывать мнения людей и субъективные значения, какие они привязывают к своим действиям, которые могут быть известны социологу из других источников. Не идет речи и о том, является ли эта «субъективная сторона» социальной реальности важной, очень важной или абсолютно неважной, о чем обычно дискутируют марксисты. Речь идет о том, что социология de facto имеет дело только с ней. «Социология, – как написал Энтони Гидденс, находившийся, особенно в самом начале, под сильным влиянием этого нового образа мышления, – исследует не „данный“ мир объектов, а тот, который конституирован или, иначе говоря, создан активными действиями субъектов»[1041].

Основная проблема состояла не в том, как относиться к социальной реальности и какую ее сторону исследовать, а в том, какая она. Понимание – не только метод ее познания, но и принцип самого ее существования, поскольку оно представляет собой «‹…› онтологическое условие человеческого общества как такового, создающегося и воссоздающегося его членами»[1042].

Тем не менее «у нас нет, – как пишет Томас Лукман, – никаких „строгих“ данных, к которым затем добавляются те или иные интерпретации, но мы изначально имеем дело исключительно с интерпретациями»[1043], из‐за чего социология представляет собой по существу «‹…› интерпретацию интерпретации, реинтерпретацию прединтерпретированной области»[1044]. Нет такой социальной реальности, которая существовала бы независимо от этих интерпретаций, она всегда является их продуктом – «конструкцией», которой без них не было бы вообще.

Это был явный выход за горизонты традиционной понимающей социологии, которая в своей борьбе с объективизмом все же не заходила настолько далеко, сохраняя представление о «жесткой» объективной реальности, к которой относятся в конечном счете все интерпретации – как обыденные, так и научные, причем вторые ex definitione более адекватны. Теперь это представление подверглось тотальному сомнению. Возникло теоретическое направление, согласно которому «‹…› нет никаких причин верить в объективное существование чего-либо»[1045], кроме того, что конструируют сами участники социальной жизни. До сих пор мы называли его субъектизмом, однако более адекватным, наверное, будет название конструктивизм, уже встречавшееся тут и там в социологической литературе[1046].

Этнометодология

Самым замечательным выражением тенденции, о которой идет речь, было, несомненно, то направление размышлений о социальной жизни и ее эмпирическом исследовании в новом значении слова «эмпирия», которое стало известно как этнометодология. Название для него неудачное, поскольку вызывает ассоциации с методологией, в то время как на самом деле это направление относится не к тому, как надлежит проводить исследования, а к тому, что именно должно быть их объектом. Методы, о которых здесь идет речь, применяются не социологом, а членами исследуемой им популяции для решения обыденных проблем взаимоотношений. Отсюда префикс «этно-», использовавшийся ранее этнографами, которые занимались изучением обыденных знаний исследуемых народов и реконструировали их представления о мире (этноботаника, этнозоология и т. д.).