История социологической мысли. Том 2

Главным объектом исследований этнометодологии также стало обыденное знание, но, разумеется, в весьма широком значении, включающем в себя как знание в дискурсивном виде, так и знание, так сказать, практическое, или «молчаливое», которым фактически руководствуются люди, необязательно ежесекундно отдавая себе отчет в том, что они делают и зачем. Задачей этнометодологии должна была стать реконструкция этого знания, ведущая в итоге к новому ответу на старый вопрос «Как возможен социальный порядок?» – ответу, исходным пунктом которого была бы в данном случае практика самих членов общества, а не определения внешних наблюдателей, использующих чуждое этой практике понятие рациональности и подгоняющих ее под те или иные готовые схемы[1047]. Впрочем, какую бы роль ни играл в этнометодологии этот общий и как нельзя более теоретический вопрос, ее отличительной особенностью был и остается радикальный эмпирический уклон.

В отличие от подавляющего большинства представителей новой социологии, занятых прежде всего теоретическими и метатеоретическими рассуждениями, этнометодологи занялись почти исключительно эмпирическими исследованиями, проводившимися, как правило, в микромасштабе. Отмечалось даже – и справедливо, – что они создают социологию без понятия общества. Их быстро растущая слава, разумеется, была связана с предположением, что из этих исследований вытекают важные теоретические импликации, предвещающие ревизию прежнего образа мыслей относительно социальной жизни.

Этнометодология наилучшим образом реализовала постулат поворота в сторону исследования «естественной герменевтики социальной жизни», или тех прединтерпретаций, которые якобы представляют собой ее материал и по этой причине de facto являются предпосылкой любого знания о ней. Вынеся за скобки все накопленное до тех пор социологическое знание, этнометодология как бы вернулась к исходной точке, взяв в качестве таковой то, что люди делают и говорят в повседневной жизни. Можно было бы сказать, что этнометодологи занялись эмпирическими исследованиями жизненного мира, о котором, например, писал Альфред Шюц, если бы не то, что этот ученый дал только первый импульс, отнюдь не сделавшись для них непререкаемым и единственным авторитетом. В их глазах он всегда оставался философом сознания, а не социологом, исследующим человеческие практики.

Началом этнометодологии можно считать работы Гарольда Гарфинкеля (Harold Garfinkel) (1917–2011) – доктора Гарвардского университета, где он учился у Толкотта Парсонса, а затем профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, – и, в частности, его книгу «Исследования по этнометодологии» (Studies in Ethnomethodology, 1967), которая, правда, была на редкость бурно атакована корифеями mainstream sociology, но достаточно скоро стала катехизисом довольно большой группы молодых исследователей, изучающих либо поведение членов экспериментальной группы, либо – а со временем все чаще – их методы вербального общения друг с другом (так называемый конверсационный анализ, разработанный Харви Саксом), рассчитывая таким образом выявить принципы идущего снизу «построения» социального порядка.

Для них этот порядок – проблема не норм или структур, которые существуют «где-то там» (out there), а самой обыкновенной повседневной активности, в ходе которой он создается и воссоздается благодаря тому, что участники интеракций располагают соответствующим запасом обыденного знания, позволяющего в данной ситуации компетентно взаимно интерпретировать свое поведение. Такое видение исследования интеракции требовало поиска совершенно иных методов, отличных от тех, которые укладывались в рамки социологической рутины. Отсюда большой интерес к этнометодологии со стороны многих социологов, нередко, впрочем, сопровождающийся беспокойством: а точно ли она еще принадлежит к научной социологии и к социологии вообще?

Новый идеализм?

Тенденции, о которых мы вкратце рассказали выше, встретили в социологии отпор, решительность которого, во многих случаях необычайная, свидетельствовала о том, что они не относились к числу маргинальных. Любопытно, что резкая критика исходила не только от тех, против кого были непосредственно обращены эти тенденции, но также и от ученых, хоть и настроенных неприязненно к mainstream sociology, однако в то же время обеспокоенных вырисовывающимся направлением поисков новой социальной науки. Впрочем, важнее здесь не то, кто именно выступал против, а то, какие аргументы при этом использовались и были ли они действительно нацелены на слабые места субъективизма или конструктивизма. А аргументы были следующие.