История социологической мысли. Том 2

По мнению Гидденса, принятое в социологии понятие общества не только перманентно остается теоретически неразработанным, но и, что более важно, обременено весьма принципиальной ошибкой, которая состоит главным образом в игнорировании его политического аспекта. Современное общество – это не только капитализм или индустриализм, чему социологи всегда уделяли слишком много внимания (последствием этого стал в числе прочего успех понятия «индустриальное общество»), но и усиление в беспрецедентном масштабе административного надзора (описанного, например, у Фуко), растущая роль государственной власти, производство и организация информации, а также развитие армии и война. Такое видение современного общества существенным образом отличается от той внеполитической сферы, которая большей частью привлекала внимание создателей социологии. «В современном мире „общества“, – пишет Гидденс, – это национальные государства (nation-states), связанные с другими национальными государствами в глобальную систему»[1070]. Именно такими «обществами» социологи обычно de facto занимаются сегодня, не замечая, однако, что своей «системностью» они обязаны в большей степени административной унификации, чем «инфраструктуре социального порядка»[1071], которой безосновательно приписывают автономность, словно бы веря в полную независимость гражданского общества от государства. Впрочем, как считает Гидденс, эта «системность» весьма и весьма относительна.

Такое переопределение общества имеет очевидные последствия для способа понимания социологии, которая в представлении Гидденса утрачивает большую часть своей прежней автономии, базирующейся на предположении, что социальный порядок – нечто совсем иное, чем порядок политический. Разумеется, Гидденс не отрицает, что у социологии имеется некий свойственный ей запас понятий, тем и теорий, однако в то же время доказывает, что ее разграничение с другими социальными и гуманитарными науками не столь однозначно, как принято считать. Последствием этого переопределения является также поворот в сторону социальной динамики, то есть в сторону исследования «великих трансформаций», которые претерпевает всякое общество, рассматриваемое не как стабильная и замкнутая «социальная система», но как национальное государство, внутренне дифференцированное и подвергающееся различным внешним воздействиям. Это, помимо всего прочего, неизбежно означает сближение социологии с историей, а также программное принятие во внимание временнóго и пространственного измерений.

Еще одна важная претензия Гидденса к традиционной социологии – это претензия к рассмотрению общества способом, приводящим к его реификации, то есть игнорирование того факта, что оно не только является в итоге порождением человеческой деятельности, но и каждым мгновением своего дальнейшего существования обязано непрерывному воспроизводству этой деятельности, в связи с чем его познание невозможно до тех пор, пока не будет принята во внимание субъективность его творцов, то, что они наделены инициативой и способностью к рефлексии. В этом пункте критика социологической традиции Гидденсом не отличается от ее критики со стороны самых крайних субъективистов, от которых его, однако, отличает твердое убеждение в том, что выдвижение на первый план человеческой деятельности не должно и не обязано быть тождественным пренебрежению понятием социальной системы или тем более социальной структуры. Другой вопрос, что эти понятия обретают в социологии Гидденса смысл, полностью отличный от того, с которым мы привыкли иметь дело в социологии[1072].

«Двойная герменевтика» социальных наук

В работах Гидденса заметно увлечение философией языка, феноменологией и герменевтикой, а также, разумеется, теми авторами, которые (как, к примеру, этнометодологи) первыми предприняли попытки использовать идеи этих наук в пространстве социологии, заново поднимая проблематику значения как конституирующего фактора социального мира[1073]. Хотя Гидденс никогда не позволял себе крайностей, вряд ли можно сомневаться, что именно здесь следует искать источники его критического отношения к натурализму и функционализму, так как первый ликвидировал проблему значения вообще, второй же замкнул ее в узких рамках готовых норм, интернализованных членами общества в процессе социализации, не придавая должного значения процессам интерпретации и негоциации значений, активными участниками которых они являются.