История социологической мысли. Том 2

Однако стоит хотя бы немного углубиться в подробности теоретического начинания Бурдьё, чтобы стала очевидна его оригинальность. Она следует, во-первых, из того факта, что Бурдьё создавал свою теорию во Франции, где влияние функционализма было ничтожно, а значит, не было никакой причины столь упорно сражаться с Парсонсом (впрочем, Бурдьё весьма критически оценил его, назвав производителем «теоретического месива»), поскольку действительно влиятельной разновидностью объективизма там был структурализм Леви-Стросса. Вместе с тем воплощением субъективистской опасности представлялось не столько то или иное направление в новейшей социологии, сколько экзистенциализм Сартра, чья неправдоподобная, на наш сегодняшний взгляд, популярность выходила далеко за рамки философии. Понятно, что в игру вступала также очень популярная во Франции феноменология, у которой, впрочем, было мало общего с той феноменологией, которая со времен Шюца начала проникать в американскую социологию. Это не значит, конечно, что Бурдьё пренебрегал авторами за пределами Франции, тем не менее его критика преимущественно была направлена не на них. А потому, чтобы полностью понять мысли этого автора, надо учитывать специфику французской интеллектуальной жизни в период формирования его взглядов. При этом не следует забывать о дюркгеймовской традиции, служившей для Бурдьё вдохновением и важной системой координат, а также о том, насколько сильно прижился во Франции марксизм и как много интеллектуалов в этой стране были склонны считать его по примеру Сартра горизонтом своей эпохи, за пределы которого невозможно выйти. Бурдьё за него вышел, но не подлежит сомнению, что марксизму он также был обязан существенной частью своей проблематики, о чем речь пойдет ниже.

Во-вторых, Бурдьё в отличие от многих других современных авторов решительно защищал идеи социологии как науки[1091], оспаривая размытость границы между обыденным и научным мышлением, наукой и здравым смыслом, а также дистанцируясь в некоторой степени от философии, у которой, как он утверждал, социология, правда, «крадет» проблемы, но преобразует их из метафизических в научные[1092]. Более того, Бурдьё сочетал теоретические интересы с проводившимися им весьма систематически эмпирическими исследованиями, в которых он отнюдь не отказывался полностью от стандартных методов социологии, хотя считал их недостаточными и требующими всестороннего расширения. Однако критику современной социологии он проводил под знаком разрыва с «теоретизирующими теоретиками», пренебрегающими эмпирическими исследованиями и занимающимися теорией в качестве искусства ради искусства. Не страдал он и «методологизмом», то есть абстрактными рассуждениями о методе, ведущимися в отрыве от конкретных исследований.

Бурдьё даже говорил, что то, что он делает, «‹…›это не теоретическая работа, а научная, использующая различные теоретические ресурсы для нужд эмпирического анализа»[1093]. Даже если такие его декларации и нетрудно оспорить, все же не подлежит сомнению, что как у социолога-эмпирика на его счету очень серьезные достижения, которые не может игнорировать ни один ученый, который занимается, к примеру, социологией культуры, социологией воспитания или некоторыми другими конкретными областями социологии, хотя освоить эти достижения ему будет, возможно, не слишком просто, поскольку речь идет об авторе, который не столько занимался тем или иным разделом эмпирической социологии, сколько разрабатывал на свой лад присущие ему темы и проблемы, развивая по примеру Дюркгейма и Вебера просто науку об обществе. Бурдьё ставил под сомнение не только разделение труда, существующее на сегодняшний день внутри социологии, но и установленные в XX веке или ранее границы между нею и другими социальными науками (этнологией, историей, социальной психологией, экономикой и т. д.)[1094].

В-третьих, метод Бурдьё для преодоления оппозиции agency and structure, субъекта и объекта обладает многочисленными признаками оригинальности, свидетельством чего является не только весьма своеобразная терминология, которую он ввел специально, чтобы отмежеваться от нагруженных нежелательными ассоциациями выражений обыденного языка[1095] и от других социологических теорий, но и сохранение в модифицированном виде многих взглядов, которые многие нынешние теоретики склонны ассоциировать с однозначно объективистской позицией.