История Трапезундской империи

Значительную долю населения, причем с тенденцией роста, составляли армяне. Их ареал расселения включал как южные области (начиная от зоны Испира и Пайперта, где армяне, видимо, преобладали, на северо-запад и запад — к Колонии и Никсару), так и все главные города, включая Трапезунд, центр армянской епископии[895]. Епископ трапезундский Степанос упомянут в ответе армянской грегорианской церкви папе Бенедикту XII в 1345 г. Несколько волн эмиграции в сторону Понта и Крыма усилили армянское присутствие там. Кастильский путешественник и осведомитель Руй Гонсалес де Клавихо тщательно описал армянский религиозный обряд в сравнении с греческим и отметил вскользь натянутые отношения между двумя конфессиями[896]. Исследования Р. Эдвардса выявили значительное количество укреплений для воинских гарнизонов Южного Понта, построенных по схеме крепостных сооружений Великой Армении, а не по стандартным византийским планам[897]. В течение всего существования государства Великих Комнинов армяне, теснимые многочисленными тюркскими набегами и завоеваниями, переселялись на земли империи из внутренних областей Анатолии. Например, взятие Ани монголами в 1239 г. породило массовый исход армянского населения на территорию Трапезундской империи, где возникают многие их монастыри и храмы[898]. Нередко среди названных армянами лиц встречаются носители мусульманских имен. Источники упоминают, например, армянина Ходжу Шамседдина из Арсинги (Эрзинджана), ставшего жителем Трапезунда и получившего за некие услуги генуэзские привилегии[899]. Армянин Степанос Шамседдин из Хамадана обновил главную церковь армянского монастыря Спасителя (Аменапркич) близ Ахчапата, восточнее Трапезунда[900]. Такие примеры не единичны[901]. Среди армянского населения Трапезундской империи большинство принадлежало к грегорианской церкви, однако какая-то часть, как ранее в Византии, принимала православие, что облегчало ассимиляцию в местную греческую среду, особенно если речь шла о гражданской и военной службе. Армяне в Трапезунде были, видимо, многочисленны, заметны и идентифицируемы. Когда по недосмотру одной армянки в ее доме вспыхнул пожар, он охватил весь город, сообщает местный хронист, не прошедший мимо этнической дифференты[902].

В процессе оседания тюркских племен по периферии и на самой территории Трапезундской империи оказывалось немало огузов и кыпчаков, а также арабов, курдов, персов, монголов, нередко подвергавшихся ассимиляционным процессам как со стороны трапезундских греков, так и со стороны тюрок[903].

В ходе итальянской колонизации Причерноморья определенная часть «латинян» обосновывалась в Трапезунде, ведя торговлю и изредка даже поступая на службу к императорам и достигая высокого положения[904]. Среди «латинян» преобладали генуэзцы и венецианцы, хотя встречались выходцы из многих других городов Италии и Западной Европы[905]. Данные нотариальных актов не представляют возможности для убедительных статистических выкладок — их число для Трапезунда сравнительно ограниченно (мне известно пока 45 генуэзских и 43 венецианских актов, составленных в Трапезунде). Однако дефтер 1486 г. уже дает основания для некоторых количественных оценок. Даже после завоевания Трапезунда и значительного оттока оттуда генуэзцев и венецианцев, в городе все же сохранились «франкские» кварталы с населением, носившем итальянские имена. Махалле генуэзцев состояло из 33 хане, 9 вдовьих и 3 холостяцких очагов, венецианцев — из 1 хане, 1 вдовьего и 2 холостяцких очагов. Таким образом, во-первых, очевидно преобладание генуэзского населения над венецианским, что неудивительно в эпоху венецианско-турецких войн; во-вторых, многочисленность «франкского» населения, составлявшего от двух до трех сотен жителей, причем это число незначительно изменялось и позднее, на протяжении XVI века, несмотря на то, что остававшиеся итальянцы все более интегрировались в локальную османскую среду как подданные султана, а сами махалле могли пополняться и за счет местных жителей иных этносов[906].

С Х–ХІ вв. в Трапезунде стояла приглашаемая византийскими императорами русская военная дружина. Славянские заимствования (например, имена, с окончанием на — αβα) прослеживаются в Вазелонских актах с XIII в.[907] Вероятно, определенная часть русских людей, прибывших с дружиной или с торговлей, оседала на Понте. Их число могли пополнять и русские рабы.