История Церкви. Вторая ступень. История

Старообрядческий раскол стал трагедией. Тысячи достойных людей были гонимы за то, что они ходили в «неправильную» с точки зрения властей Церковь и таким образом не подчинялись государству, не были достаточно лояльными к царю (ведь царь молился в Церкви, принявшей реформы). По иронии судьбы со временем сам обряд, реформа которого формально и вызвала раскол, перестал мыслиться определяющим отличием раскольников от «никониан». Главным стало другое: отношение к государственной власти, воинской повинности или уплате налогов (в некоторых старообрядческих согласиях верующие отказывались, например, пользоваться деньгами, считая их знаками антихристовой власти).

В начале XIX века под омофором Русской Православной Церкви, как шаг к преодолению раскола, было создано особое направление – так называемое единоверие (священники единоверцев рукополагались преемниками Патриарха Никона, но при этом совершали службы по дониконовским текстам и традициям). Но к этому времени многие старообрядцы были уже бесповоротно убеждены в том, что в «официальной» Церкви благодати нет…

Основанием для такого суждения отчасти стали реформы, которые в первой трети XVIII века провел Петр I: он упразднил патриаршество и почти на 200 лет фактически превратил Церковь в «министерство веры».

Трагедия старообрядческого раскола для Руси была в том, что реформы с обеих сторон проводили люди, не способные к компромиссам. И Патриарху Никону, и протопопу Аввакуму, и царю Алексею Михайловичу не хватило знаний, дипломатических талантов и любви, чтобы понять, что от способа сложения пальцев для крестного знамения, от литургических традиций (например, от числа просфор, на которых совершается литургия) – одним словом, от обряда не зависит спасение человека. Если у христиан остается один Символ веры, одно представление о том, что такое Церковь, то они не могут быть еретиками. К сожалению, личные амбиции, политические разногласия и вмешательство восточных иерархов посеяли такие семена раздора, которые на долгие столетия сделали чад одной Церкви непримиримыми противниками.

Глава 21 Как Церковь превратилась в «министерство веры»

Как-то в полночь Петр I неожиданно появился на дружеской пирушке, которую устроил митрополит Феофан Прокопович. Православный иерарх встретил царя богословской шуткой: «Се Жених грядет в полунощи! И блажен раб, егоже обрящет бдяща!»[135] Царь был в восторге и присоединился к застолью.

Эта история точно передает смену отношения к религии в России в начале XVIII века.

Государство стремительно менялось. Петр I проводил реформы, призванные превратить Россию в просвещенную страну с европейскими представлениями об общем благе, заботой об улучшении земной жизни и о славе страны. Религия же при таком взгляде на мир становилась не более чем частным делом. Но вот Православную Церковь при первом русском императоре постигла другая судьба. На двести лет она стала частью государства, и управлял ею особый чиновник, назначавшийся монархом: обер-прокурор Священного Синода.

Противники Петра I считали его неверующим, старообрядцы даже называли «антихристом», но это было неправдой. Царь-реформатор хорошо знал Священное Писание и не терпел грубых кощунств[136]. Он почитал святителя Митрофана Воронежского (по смерти этого иерарха царь сам нес гроб усопшего), хотя владыка Митрофан не одобрял некоторых поступков Петра и говорил об этом прямо. К слову, в конфликтах с православными иерархами, критиковавшими его и желавшими посадить на престол его сына Алексея, Петр не без остроумия цитировал Евангелие. Он напоминал своим противникам, что грешника сперва нужно обличать тайно, затем – при двух свидетелях, а уж потом перед всей Церковью (см.: Мф. 18: 15–17); именно такую резолюцию Петр I наложил на бестактный текст проповеди Патриаршего Местоблюстителя Стефана Яворского, в котором тот осуждал реформы императора.

Но при всей своей подлинной религиозности Петр был западным человеком, и византийские представления о симфонии священства и царства ему были не близки. Кроме того, молодой император помнил, чем закончилась попытка Патриарха Никона влиять на Алексея Михайловича, и понимал, что подобный конфликт власти и Церкви вреден для его империи. Юношей, в 1682 году, он едва не погиб во время Стрелецкого бунта и навсегда сохранил в своем сердце нелюбовь к Москве. Древняя столица казалась Петру олицетворением всего отсталого, «старорежимного», противоречащего всем его стремлениям. Поэтому император выстроил новый город на болотах и перенес туда столицу государства. И – митрополичью кафедру.