Белоцерковское соглашение отменило Зборовский договор. Число «реестровых» казаков сокращалось до 20 тысяч человек; Брацлавское и Черниговское воеводства перестали быть казацкими; казакам оставили только Киевское воеводство, располагавшееся по обеим сторонам Днепра.
Однако силы Хмельницкого еще не были подорваны, и он стал готовиться к новым битвам. За три года гражданской войны Речь Посполитая сильно ослабела. Зерно, продававшееся ею в Западную Европу, позволявшее ее знати купаться в роскоши, поступало с Украины, где на тучных черноземных почвах его выращивали крестьяне. Даже в Галиции жизнь после казацкого вторжения не вошла еще в нормальную колею. Война опустошила Волынь, а Подолия и вся Правобережная Украина сильно обезлюдели. Помещики, вернувшиеся в свои поместья, обнаружили, что обрабатывать землю некому. Крестьяне не хотели оставаться крепостными и уходили на Сечь, мечтая стать казаками. Зато земли на левой стороне Днепра, тянувшиеся от Полтавы до реки Донец и далее до самого Дона, быстро заселялись. Украинские казаки появились в Чугуеве, Изюме, Ахтырке и даже в районе Острогожска (южнее Воронежа), то есть на территориях, не принадлежавших Польскому королевству. Через некоторое время они отошли под власть русского царя.
После разгрома под Белой Церковью Хмельницкий понял, что его собственное положение непрочно; в то же самое время он хорошо знал, что поляки устали и «выдохлись». Через румынских князей и татарских ханов он поддерживал отношения с турками; во время периода анархии в Стамбуле он получил цветистый титул «Хранителя Оттоманской Порты». В его окружении имелась сильная партия, выступавшая за союз с турками, — в последующие два десятилетия она станет самой сильной. Люди, поддерживавшие союз с Портой, знали, что турки уважают храбрость и держат свое слово гораздо чаще, чем христианские монархи. Эти люди надеялись, что Турция предоставит казакам такое же право на самоуправление, каким располагали валашцы, молдаване, трансильванцы и крымские татары. Турецкая система управления, несмотря на все ее недостатки, пришлась по вкусу этим грубым и простодушным людям. Гетман вел переговоры одновременно с турками и с Московией. Однако Турции летом 1653 г. было не до войны; незадолго до этого храбрая старая султанша Валиде Козем во время бунта янычаров была удавлена шнурком от занавесей, а пост великого визиря готовился захватить черкес Ибшир.
Не забывая о Турции, Хмельницкий написал московскому воеводе в Путивль: «Если его царское величество не возьмет нас под свою высокую руку и не защитит от врагов, я, гетман, и мои полки вынуждены будем подумать о ком-нибудь другом».
Царю Алексею Михайловичу пришлось заняться судьбой многочисленного православного народа, которого притесняла польская знать. «Династия Романовых, — отмечал Парес, — вовсе не добивалась от украинцев этой просьбы; царю было важнее поднять истощенную Россию, чем помогать слабым… Однако новая династия в России не хуже старой понимала свою историческую миссию — добиться воссоединения всех русских, которая так живо занимала умы обоих Иванов и тех, кто выражал мнение людей того времени».
В Польше весной 1653 г. сейм, многим депутатам которого из-за непрекращавшейся анархии на Украине грозило разорение, наконец решился и выделил 17 миллионов гульденов для набора 60-тысячного войска, которое должно было положить конец казацкой вольности.
А тем временем из Москвы выехало «великое посольство» — в его состав вошли князь Репнин-Оболенский и боярин Хитрово, — предлогом для которого стало улаживание вопроса о мелких стычках на границе. На самом же деле московские послы, приехавшие во Львов в июле, должны были сообщить полякам о том, что царь желает помирить казаков и короля. Послы заявили, что в течение пяти лет гетман и все казаки постоянно жаловались ему на то, что их угнетали на своих же собственных землях, что православную церковь преследовали и унижали и что Зборовское и Белоцерковское соглашения не выполнялись. Король и польский сенат в своем ответном письме обвинили Хмельницкого в измене, союзе с крымскими татарами и переговорах с турками.
Московские требования носили ультимативный характер, однако умный патриарх Никон старался выиграть время. В Москву постоянно поступали сведения о том, что шведский король Карл X готовился к войне с Польшей.