Нас заперли в доме, довольно большом и открытом, который не защищал ни от холода, ни от жары. Вооруженные воины были поставлены на страже и запрещали моим людям выходить оттуда, а [всем] остальным туда входить. Этот дом, только и доступный для нас, заключенных, был настолько удален от дворца, что мы, добираясь туда не верхом, но пешком, едва дышали [от усталости]. В довершение наших бед греческое вино оказалось невозможно пить из-за примешанной к нему сосновой смолы и гипса…
II. 4 июня, как записано выше, мы достигли Константинополя у Золотых ворот и ждали, сидя на лошадях, под проливным дождем до 11 часов. В 11-м же часу Никифор приказал нам войти, но решил, что мы, украшенные вашей милостью, недостойны прибыть верхом, и нас отвели в названный уже мраморный, ненавистный, лишенный воды и открытый для сквозняков дом; 6 июня, в субботу накануне Троицы, нас ввели к его брату Льву, куропалату и логофету, где мы выдержали большой спор о вашем императорском титуле. Ибо он назвал вас не императором, то есть βασιλέα на их языке, а с целью унизить – δήγα, то есть по-нашему королем[55]
.На следующий день состоялась первая аудиенция Лиутпранда у императора, который, как пишет посол, перешел сразу к делу. Он сожалел о том, что не принял своего гостя более любезно, сказал Никифор, но с учетом поведения его, Лиутпранда, господина у него нет выбора. Лиутпранд не остался в долгу. Его господин, подчеркнул он, освободил Рим от тирании распутников и шлюх; и если Никифор и его предшественники, как они заявляют, римские императоры, то как же они допустили такое положение дел? Однако если Никифор отдаст одну из дочерей Романа в жены молодому сыну Оттона, соправителю отца, то он может ожидать некоторых важных уступок. Через шесть дней Лиутпранда уведомили, что одна из багрянородных принцесс действительно свободна для брака, но лишь при условии, что Западная Римская империя готова уступить Византии Рим, Равенну и всю Восточную Италию, вместе с Истрией и северной частью побережья Далмации.
Никифор ни на минуту не предполагал, что Оттон станет рассматривать такие условия, а у Лиутпранда не было полномочий их принять, поэтому у последнего не оставалось серьезных оснований задерживаться в Константинополе. По этой причине он еще больше встревожился, когда его не спровадили восвояси, а сильнее ограничили его передвижение. Он был вынужден находиться в ненавистном жилище, покидать которое мог лишь время от времени, когда император приглашал его на обед. И даже эти приемы были не такими уж приятными – во-первых, по причине отвратительной пищи, а во-вторых, из-за Никифора, который рассматривал их лишь как возможность запугать гостя. Только 2 октября, спустя четыре месяца мучений, тошноты и почти непрекращающихся поношений, Лиутпранду позволили уехать.
Однако даже на этом его неприятности не закончились. Лиутпранда задержали в Навпакте; команда его корабля бросила его в Патрах; на острове Лефкас его нелюбезно принял местный епископ-евнух, и ему пришлось жить впроголодь; на Корфу он пережил три землетрясения подряд и случайно оказался в компании воров. Кроме того, он понимал, что все было напрасно: он не приблизил возможность брачного союза, отношения между Востоком и Западом были как никогда натянутыми, и еще до его возвращения в Кремону в Южной Италии началась война. Бедный Лиутпранд не мог знать, что его рассказ об этом путешествии будут читать и через тысячу лет после его смерти; а жаль – это бы его подбодрило.