История войн и военного искусства

В чашечке этого прекрас­ного цветка сидел червяк. Ста­рый Бек в своем знаменитом сочинении о государствен­ном управлении Афин делает упрек — при этом он считает своим долгом сослаться на Аристотеля и Платона — в том, что Перикл расточал об­щественные средства, чтобы привлекать народные массы посредством вознаграждения судей, дачи денег на театры и разными другими способами подкупа, стараясь одновременно занять их досуг различными торжествами, пиршествами и празднествами. Перикл сделал якобы афинян корыстолюбивыми и ленивыми, болтунами и трусами, расточителями и распутниками, кормя их подачками из общественной сокровищницы, возбуждая прекрасными про­изведениями искусства их чувственность и стремление к на­слаждениям. Конечно, Перикл был слишком умным челове­ком, чтобы не сознавать последствий своих мероприятий, но он не видел иной возможности удержать в Элладе как свою власть, так и власть своего народа; он знал, что вместе с ним погибнет и могущество Афин, и старался удержаться как мож­но долее, презирая толпу в такой же степени, в которой он ее откармливал. Другие ученые, как, например, Онкен, горячо восставали против этого суждения и возводили Перикла в иде­ал государственного деятеля.

Греческий лучник

Обе стороны и правы, и не правы. Если бы Перикл был таков, каким рисует его Бек, т. е. человеком, великим в своем воображе­нии, который, думая, что он один может сохранить Афины, не останавливался даже перед негодными средствами, то он был бы не только демагогом, но и просто дураком, по отношению к кото­рому было бы непонятно лишь одно: каким образом Перикл мог на протяжении целой половины столетия оставаться руководи­телем афинской демократии. Но, как руководящий ум афинской демократии, он ни в коем случае не мог быть идеалом государ­ственного деятеля, но должен был приноравливаться к соци­альным жизненным условиям этой демократии. По мере того как в Афины стекались все большие и большие богатства, масса сво­бодных граждан все более и более пролетаризировалась, денеж­ное обращение разрушало крестьянское хозяйство, место кото­рого заступали латифундии, обрабатываемые рабами; население деревни редело; народные массы стекались в столицу, где они образовывали вокруг обогащающихся богачей непрерывно воз­растающие массы люмпен-пролетариев. Этот процесс нашел свое отражение в «Антигоне» Софокла:

...никогда еще несчастье, подобное деньгам, Не зарождалось в мире. Они уничтожают города, Внезапно изгоняют людей из домов и от очагов; Гнусными побуждениями развращают благородные сердца, Делая их способными на позорные злодеяния; Деньги склоняют человека на любое предательство, Побуждая его ко всяким нечестивым поступкам.

Поскольку рабовладельческое хозяйство вытесняло свобод­ного гражданина, постольку приходилось содержать свободно­го гражданина, затушевывая его нищету за счет дани союзных городов, вследствие чего гнет над ними становился, конечно, все невыносимее, а морская сила Афин в корне подрывалась. У Фукидида об этом ничего не говорится; а как охотно можно было бы отдать дюжину его военных и осадных историй за ма­ленькую главу о внутреннем экономическом развитии Афин за время правления Перикла. Однако экономическая критика фак­тов имеет те же права, как и военная критика фактов, а наше экономическое зрение достаточно обострилось в настоящее время, чтобы можно было сказать с вероятностью, что должно было происходить в торговой республике, одной ногой опира­ющейся на дань, собираемую с угнетаемых общин, а другой ногой — на рабовладельческое хозяйство.

Яснее ясного, что при такой обстановке афинская демокра­тия должна была становиться все более воинственной и захват­нической, и нам думается, что для Перикла является весьма со­мнительным комплиментом, когда г. Дельбрюк говорит, что он думал лишь о том, чтобы сохранить существовавшее положе­ние вещей. Дельбрюк всегда готов насмехаться над «моральны­ми усыпителями», не могущими понять, почему старый Фриц[10]не удовольствовался завоеванием Силезии, а начал Семилет­нюю войну, чтобы захватить еще и Саксонию; однако Перикл должен остаться совершенно неповинным в Пелопоннесской

войне. Мы опасаемся, что здесь снова подойдут слова императ­рицы — жены Фридриха, с которыми она обратилась к г. Дель­брюку, когда тот представился ей в качестве «консервативного социал-демократа»: «Это, право, очень мило с обеих сторон». Ни в одном из обоих случаев нельзя привести неопровержимых документальных доказательств, но основания, которые поддер­живают гипотезу г. Дельбрюка относительно прусского коро­ля, меньше тех оснований, которые говорят против его гипоте­зы относительно афинского государственного деятеля.