История войн и военного искусства

господствовать над другими государствами, но я никогда не видел этого более ясно, чем сейчас, при вашем раскаянии по отношению к митиленцам». Клеон резко порицает народ за то, что он подвергает дискуссии решенный уже раз вопрос; нере­шительность и полумеры он называет опаснейшей политикой по отношению к союзникам. В полном согласии с Периклом он называет власть Афин тиранией, которой подчиняются лишь против воли; эта власть будет потрясена в своем основании, если с митиленцами поступят снисходительно. Можно было бы еще уступить, если бы это были союзники, действительно терпевшие несправедливости со стороны Афин или же принуж­денные к этому врагом. Но совершенно иначе обстоит дело с митиленцами, которые, живя в совершенно свободном государ­стве, пользовались всегда полным уважением и почетом со сто­роны афинян и, несмотря на это, предательски нанесли им удар в спину. Клеон в конце концов предостерегал от трех вещей, опасных для господствующего государства: от сострадания, увлечения красноречием и от полумер. Вряд ли когда-нибудь еще слышало афинское народное собрание такую горячую и резкую отповедь, как от этого мнимого демагога, и если Фукидид упустил это из виду, лишь бы только очернить «насильни­ка» Клеона, то он точно так же упустил из виду и то, что речь Клеона целиком входила в рамки военного плана Перикла.

Это, конечно, не означает, что если бы Перикл был жив, то он, со своей стороны, настаивал бы на террористическом пред­ложении Клеона. Такой вопрос принадлежит к тем праздным фан­тазиям, на которые нельзя ответить ни да, ни нет; время переме­нилось, и демократия выступала более резко и решительно про­тив возросшей силы и коварных стремлений олигархии. Но основной тон речи Клеона, что в первую очередь должна поддер­живаться тирания над союзниками и проводиться как господство силы, только силой, с «оружием в руках», звучит так же, как и основной тон последней речи Перикла к афинянам.

На эти вещи нельзя смотреть с точки зрения гуманности, которой охотно хвастается новейшее время. Измеряемый этим масштабом, Клеон не только не был бы демагогом, но был бы таким же гениальным спасителем государства, каким был убий­ца масс Кавеньяк в июньские дни 1848 г., или убийца масс Тьер в майские дни 1871 г., или же каким хотел быть добрый Бис­марк, намеревавшийся, уничтожив государственным перево­ротом всеобщее избирательное право, вызвать этим рабочее восстание и потопить его в ужасной кровавой бойне. В древ­ности были не так гуманны, как в настоящее время, но лицеме­рили гораздо меньше. То, что Клеон хотел предпринять по отношению к митиленцам, было крайней мерой военного пра­ва, и после отклонения его предложения митиленцы попали из кулька в рогожку. Подверглись уничтожению не все их мужчи­ны, но больше тысячи их. Значительно позже смерти Клеона афиняне обрекли отложившийся от них город Скион той же участи, которой Клеон хотел подвергнуть Митилены, и то же самое было сделано с островом Мелосом, который совсем не был виновен в измене, так как не состоял союзником Афин, а был лишь завоеван афинянами. Эти случаи Фукидид рассказы­вает, конечно, без того возмущения, которым он преисполня­ется, когда речь идет о Клеоне.

Сильней всего выступает это нравственное негодование, когда Фукидид пытается превратить величайшую победу, одер­жанную Афинами в Пелопоннесской войне, в какую-то бессмыс­лицу, и только потому, что ее выиграл Клеон. Демосфен — са­мый искусный полководец афинян, смелым нападением занял Пилос на пелопоннесском берегу, отрезав 420 тяжеловоору­женных чел., преимущественно спартиатов с их илотами, на острове Сфактерии. Из страха за участь этих знатных воинов Спарта сделала Афинам мирные предложения, не заботясь о своих союзниках. Она указывала, что вела войну не по собствен­ному желанию, но лишь как глава Пелопоннесского союза; она даже предлагала союз с Афинами, заключив который оба могу­щественные государства могли бы покорить всех остальных греков. Однако это мирное предложение разбилось об усло­вия, которые афиняне поставили по совету Клеона: они требо­вали, чтобы отрезанные на острове Сфактерии капитулирова­ли и, кроме того, местности Низея, Пегея, Трезен и Ахайя, от которых 20 лет назад вынуждены были отказаться Афины, сно­ва были отданы в их владение.