История войн и военного искусства

Многие ученые полагали, что Перикл потребовал бы не мень­ше. Однако Дельбрюк это оспаривает, и с ним надо согласить­ся, что обратное приобретение пелопоннесских местностей Ахайи и Трезена не отвечало сущности военного плана Пери­кла. Гораздо более отвечало его планам приобретение Низеи и Пегеи, т. е. господство над Мегарой, обладание которой обес­печивало Афины от нападения пелопоннесцев и открывало им доступ к Коринфскому заливу, к западной части Средиземного моря. Если бы Перикл не требовал, по крайней мере, столько, то его военную политику вряд ли можно было бы оправдать. Возможно, что требования Клеона с самого начала предусмат­ривали торг; но в действительности дело не дошло до настоя­щих переговоров, так как спартанские послы хотели вести их тайно с несколькими лицами, против чего Клеон справедливо протестовал, потому что их намерение открыто метило на сдел­ку с афинскими олигархами.

Когда передача острова Сфактерии замедлилась и афинс­кое господство в Пилосе стало подвергаться угрозам, олигар­хи воспользовались этим, чтобы выступить против Клеона, который якобы мешал заключению мира. По свидетельству Фукидида, он сначала доказывал, что неблагоприятные извес­тия из Пилоса ложны, но впоследствии, когда он сам должен был отправиться на обследование их, то из страха быть нака­занным за ложь Клеон заявил, что такое обследование являет­ся бесполезной тратой времени; если бы афинские полковод­цы были действительно мужами (он намекал этим на Никия), то они легко завоевали бы остров, обладая таким хорошо воо­руженным флотом; в частности, если бы он сам имел командо­вание, он очень быстро покончил бы с этим.

Афиняне начали роптать, почему Клеон не предпримет сам морского похода, раз дело кажется ему таким легким, а Никий заявил от имени своих стратегов, что для них очень желательно, чтобы Клеон взял себе столько власти, сколько ему угодно, и сделал попытку; Клеон подумал сначала, что это лишь одни раз­говоры, и изъявил свою готовность. Но когда он увидел, что Никий сделал свое предложение серьезно, он отступил и заявил, что главнокомандующим остается Никий, а не он. Однако Никий открыто отказался от своего звания главнокомандующего в вой­не в Пилосе и призвал в свидетели этому афинян. «Последние поступили так, как и полагается народу. Чем настойчивее отка­зывался Клеон от предводительствования флотом, пытаясь взять обратно свои слова, тем решительней заставляли они Никия ус­тупить свое звание главнокомандующего». Когда Клеон заметил, что для него нет более отступления, он заявил, что он не боится спартанцев и согласен отплыть, взяв с собой лишь 400 легковоо­руженных воинов от союзников, не беря ни одного человека из Афин. С этими людьми и с людьми, находящимися в Пилосе, он намеревался в течение 20 дней или привести спартанцев живыми в Афины, или же уничтожить их на острове Сфактерии. «Афиня­не не могли удержаться от смеха, видя, как он легко относится к делу. Между тем благоразумные были этим очень довольны, так как они надеялись извлечь из этого то или другое преимущество: или избавиться от Клеона, на что они больше всего надеялись, или же, если эта надежда не осуществится, увидеть пленных спар­танцев». Клеон выбрал своим помощником Демосфена и точно

выполнил свое обещание, как оно ни было безумно, по мне­нию Фукидида. Он высадился на острове Сфактерии, завладел островом, взял всех оставших­ся в живых, и в числе их 120 спартиатов, после жестокой битвы в плен и, едва исполни­лось 20 дней, победоносно воз­вратился с ними в Афины.

Дельбрюк считает занятие Сфактерии действительно «большим делом» и удивляет­ся, что Фукидид, «не умень­шая объективного дела, со­вершенного демагогом, пред­ставляет вместе с тем нам этого человека как бесполез­ного труса». Мы должны сознаться, что и для нас эта психоло­гия чересчур возвышенна и что мы оказались бы в большом затруднении, если бы нам пришлось указать, на что еще мог бы быть способен Фукидид в своей ненависти, чтобы превра­тить объективное дело Клеона в шутовскую проделку, уни­зить его исполнителей и сделать смешной афинскую демокра­тию. К счастью, Фукидид так ослеплен своей ненавистью, что, сам того не желая и не подозревая, он навлекает на голову своих единомышленников самый тяжелый позор. Уже Грот спрашивал: если глупость Клеона и афинской демократии была так велика, как это думает Фукидид, то что можно сказать о подлости олигархической партии с Никием во главе, которая побуждала народ к этой глупости, лишь бы уничтожить своего политического противника? Но об этой подлости, которую Фу­кидид называет «разумной», Дельбрюк тщательно умалчивает.

Фукидид