В стране, где феодализм, с одной стороны, и рабство – с другой, находились в постоянной междоусобной вражде, где личности феодалов утратили много существенного, где материальные силы их раздробились на мелочь, между тем как потомки этих феодалов, не желая покинуть своих надменных привычек и выходок, вытягивали из подвластных последние соки, там нельзя было обойтись без слез, стонов и проклятий…
«Жалок крестьянин, – пишет Ад. П. Верже, – под властью господина, предки которого считали у себя рабов сотнями и которому осталось в наследие, быть может, не более десятка дворов. Жалок крошечный феодал при таком числе крестьян, когда он, нисколько не умерив своих прихотей и расходов, норовит изо всех сил, чтобы не отстать в этом отношении от своего предка, располагавшего несравненно большими средствами. Последний имел у себя конюхов, поваров, сокольничих, сапожников, портных и всякого подобного люда в большом числе; потомок же его корчит того же феодала и хочет иметь ту же обстановку, по крайней мере в миниатюре, и требует всех подобных услуг от доставшихся ему нескольких дворов крестьян. Эти, в свою очередь, упираются руками и ногами, ни за что не хотят исполнить сумасбродных требований, которые для них обременительны и даже вовсе неподходящи, отнекиваясь тем, что такой-то обязан печь хлеб, а не варить кушанье, ухаживать за лошадью, а не за соколом, что предок такого-то хотя шил на господина сапоги, но так как прямой потомок его умер, то другому не приходится выполнять означенную повинность в целости, а готов сшить один только сапог».
Прямым последствием притязания, с одной стороны, и упорства или сопротивления – с другой, было то, что владельцы прибегали иногда к насилию, вследствие которого бывало или бегство крестьянина, если это ему удавалось, или конечное разорение. Крестьяне не могли и не могут забыть, что члены семьи их продавались помещиками в плен; не могут забыть, что целые семьи их безжалостно разлучались, что их обирали чужие и свои помещики, что крестьянин не был уверен в своей собственности, что суд и расправа ими покупались дорого и все-таки без надежды на правосудие и, наконец, что их объедали сильные, объедали начальники и бесчисленные их рассыльные. Крестьянин не знал, что будет завтра с ним, с его скотом и имуществом. Поэтому он никогда не строился прочно, а как будто всегда готовился к перекочевке.
Тавади, сапатиокаци и азнауры были владельцами поземельной собственности и крестьян, на ней поселенных. Первые два сословия зависели только от владетелей, как вассалы, обязанные службою в войске, в гражданском управлении, при дворе и при особе владетеля, а иногда повинностью от земли и, частью, доходов от других источников, как, например, таможен и проч. Хотя большая часть азнауров имела одинаковые права с князьями, а подчинялась только одному владетелю, но были, как мы видели, и такие, которые находились в зависимости князей, церкви и помещиков из такого же сословия азнауров. Между зависимыми и независимыми азнаурами, в народном взгляде, не было никакой разницы. Только древность и знатность происхождения давала первенство азнаурским фамилиям, вне зависимости от того, были ли они вольными или зависимыми.
Владелец имел право передать другому власть над имением зависевшего от него азнаура, но не имел никакого влияния на благоприобретенное имение последнего. Выморочные имения зависимых азнауров поступали в собственность помещика. «С другой стороны, помещичьи азнауры не могли, без согласия своих владельцев или церкви, уступать и освобождать своих крестьян и продавать земли, зависевшие от их владельцев».
По уложению царя Вахтанга, применявшемуся во всех провинциях, населенных грузинским племенем, помещик, кто бы он ни был, имел полную власть над своим крестьянином, за исключением лишения жизни. Господин не имел права изувечить своего крестьянина; но в одном месте тех же законов сказано, что если господин нападает на своего слугу, то последней должен всеми мерами избегать того, чтобы защищаться. Помещик имел право продавать, отдавать взамен, заложить, дарить и освобождать на волю своих крестьян; мог наказывать за преступления, но не причиняя увечья. Владелец не признавал обязанности содержать своих крестьян в случае голода или другого общественного несчастья, точно так же он отказывался следить за нравственностью своих подвластных. Помещики имели полное право располагать недвижимым имением крестьянина, но на благоприобретенное им имение права не имели. В случае смерти крестьянина, не оставившего по себе прямых наследников мужского пола, имение поступало в пользу помещика, помимо дочерей и наследниц женского пола, которые не могли наследовать имение отца, но при выходе замуж при жизни своих родителей могли получить часть имения в приданое.
Крестьяне не могли продавать недвижимого имения без согласия помещика, не могли переселяться из одного селения в другое, но