История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

Почитая многие места святыми (пир), татары приводят к ним больных, поят разведенной в воде землей и приносят в жертву баранов. В случае падежа скота татарин отправляется со своим стадом к тому же священному месту и гоняет его несколько раз вокруг могилы. В некоторых местах, как, например, в Шекинском ханстве, против всякого рода болезней дают пить одну и ту же траву, которая производит рвоту. В Нухе больного лихорадкой сажают в холодную ванну, дают ему в руки тяжесть и заставляют производить движения до тех пор, пока он не почувствует испарину.

В Ширване есть очень много могил и мест, которые считаются священными и получили свое название по именам погребенных там людей, прославившихся в исламизме. Татары считают, что трава и земля с могилы таких людей излечивают от разного рода болезней. Так, трава с могилы Агенпира, находящейся в средней части Ширвана, полезна от ломоты и ран. Для этого берут траву, окуривают больного, а размоченную землю с могилы прикладывают к больному месту. На могилу Дадагната приводят сумасшедших, кладут их там на целую ночь и дают пить воду, смешанную с землей, взятой с могилы. Земля, взятая с могил: Софгямида – предохраняет от укушения змей; Ших-Тосур – помогает в болезнях рогатому скоту; Пир-Денар — лошадям и проч. Татары верят в талисманы и убеждены, что влияние их распространяется одинаково как на людей, так и на животных.

Но если все средства лечения не помогают и больной скончается, тогда туземец говорит, что так Богу угодно, а что употребленные средства лечения все-таки хороши и целительны.

Как только скончается кто-нибудь в ауле, жена, сестра или мать умершего взбирается тотчас же на крышу и пронзительным криком возвещает всему селению о постигшем ее несчастий. Крича и рыдая, она тут же перечисляет разные добродетели умершего: и что он был храбр, не любил спиртных напитков и, после четвертой жены, одну только ее и любил крепко, кунаков всегда угощал свежими чуреками, сыром и бараниной, не воровал чужих вещей, хорошо пахал и унавоживал землю, которая теперь без хозяина заглохнет, и что не только она безутешная, но лошадь и ишак станут оплакивать своего доброго господина, а она друга, пока Аллах не соединит их. Праздные односельцы спешат на крик несчастной, разделить с нею горе.

Там встречают они плач и стоны, в особенности женщин, находящихся в той половине, где стоит покойник.

Вот как описывает похоронную церемонию мусульман один из присутствовавших на похоронах, бывших в Тифлисе. По маленькому двору, где стоял табуд — гроб, или скорее ящик на носилках, – то и дело сновали взад и вперед мужчины, женщины и дети. В доме покойного собирались родные и знакомые: мужчины в одних комнатах, женщины – в других; в чухах и папахах сидели на коврах правоверные, поджав под себя ноги, сохраняя глубокое молчание и перебирая свои четки. Сохраняя вид крайне печальный, они по временам глубоко вздыхали, а у некоторых даже блистали слезы. Прислоняясь к стене, на первом месте сидел хаджи, родной дядя покойного, еще свежий и крепкий старик. Он часто подымал взор к небу, и крупные слезы катились по бледному его лицу.

– Аллах! Аллах! – произносил он из глубины души и крепко ударял себя кулаком в грудь.

Подле хаджи сидел ахунд, сохранявший также глубокое молчание. Налево, в углу, приютился бедный молодой сеид, потомок Магомеда, имеющий исключительное право носить зеленую чалму, – и безутешно плакал о покойнике, так ласкавшем, любившем и часто помогавшем ему в нужде.

После довольно продолжительного молчания ахунд открыл свою назидательную речь, длившуюся полчаса. Правоверные мусульмане, вздыхая и благоговея, слушали красноречивое слово своей духовной особы. Духовная беседа кончилась тем, что ахун-ду подали кальян и трубку. Мулла принес кяфян, белую материю, которою укутывают покойника, и халят — широкую белую материю, всю исписанную стихами из Корана. Халяты приносятся из Мекки, стоят дорого и потому редки. В них погребают только богатых, и тогда халят употребляют сверху кяфяна. Пустив густую струю дыма и передав кальян хаджи, ахунд принялся сам размерять и раздирать кяфян на части для более удобного пеленания тела. С приближением времени последнего прощания крики в женской половине увеличивались.

До сотни женщин, плача и рыдая, голосили: ай вай, ай вай! Сестры, племянницы и жена покойного, с распущенными волосами, били себя ладонями по лицу, кулаками в грудь и в голову, рвали на себе волосы, царапали лицо, шеи и груди. Родственницы были тоже в исступлении.

«Но мать, бедная мать его, была всех жальче, всех поразительнее: растрепанная, окровавленная, с исступленными глазами, как сумасшедшая, сидя над телом сына, тряслась она всем телом и, обращаясь к присутствующим, как будто защищая бездыханный труп, махала руками и громко, отрывисто кричала: ай! ай! ай вай! ай вай! – между тем как родственники беспрерывно целовали руки, ноги, лицо и голову покойного».