История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

Решение писалось на ярлыке, к которому прикладывались печати всех членов шариата. Ярлык этот получала оправданная сторона и, при требовании удовлетворения, имела право на содействие исполнительной власти. Постановленное решение нигде не записывалось, и бывали примеры, что по одному и тому же делу выходило два совершенно противоположных решения, и обе стороны оказывались оправданными. «Само собою разумеется, – говорит И. Шопен, – что злоупотребления часто вкрадывались в эти решения: иногда сардар или кто-либо из приближенных его, под рукою, давал знать шариату, что покровительствует такой-то стороне, и тогда правый челобитчик, на основании послушного Корана и хадиса, кругом обвинялся…»[71]

Зато и на злоупотребление своих чиновников хан смотрел сквозь пальцы и ему нечего было опасаться: чиновники его грабили, но, по общему духу алчности, свойственной большей части азиатов, никогда не тратили награбленных денег: тотчас являлись у них деревни, дома, сады и проч. Когда сардар замечал, что мера снисхождения переполнилась, тяжкая опала постигала лихоимца: все имущество его отправлялось в сундуки сардарские, а имения делались казенными, то есть сардарскими; год или другой осужденный бродил около порога сардарского, бил челом его любимцам, и, наконец, по доведении его в первобытное положение, возвращалась на него милость; ему доставляли случай нажиться вновь, чтоб опять, впоследствии, сделать его нищим в пользу властелина.

«Сколько этот порядок ни покажется странным для европейца, однако же азиаты находят его превосходным»…

Все сословия мусульманских провинций подчинялись единой воле хана. Произвол и ничем не обузданные страсти составляли характеристику ханского управления. Хан был единственное лицо, в котором сосредоточивались все законы, все права жителей, бывших для правителя не более как рабами, над которыми он имел полную власть жизни и смерти. Для ханов не существовало никаких сословий среди подданных: по личному их произволу сегодняшний раб делался завтра беком, точно так же как первейший из сановников, в силу того же произвола, наказывался телесно за самую ничтожную вину, и весьма исправным количеством ударов.

По одному знаку хана выскакивали фараши[72], и в одно мгновение провинившийся лежал уже на спине; ноги его, прикрученные к фалам, подымались наверх и наказывались по пятам жидкими жасминовыми тростями. Точно такой же знак хана – и виновному резали руку, ногу, одно или оба уха, язык, выкалывали один или оба глаза.

Людским страстям нет пределов, и видоизменения их бесчисленны, а потому и нет возможности перечислить всех случаев, в которых выражался ханский гнет и деспотизм, не ограниченные ни постановлениями, ни письменными законами.

Ни один из ханов не имел никакого понятия о тех обязанностях, возлагаемых на него как на правителя, от которого зависело благосостояние управляемого им народа; ни один из ханов не признавал ничего выше того, чтобы поборами извлекать из народа богатство всеми возможными средствами. Сборы эти шли не на общественную пользу, не на улучшение быта народа, но единственно на прихоти ханов, на удовлетворение их азиатской роскоши.

Все законы заменялись двумя словами – воля хана, одни они обеспечивали до времени личность и имущество каждого из подвластных. Это был один кодекс, шаткий, переменчивый, гибкий как дышло, но считавшийся для народа священным. Не нужно много воображения, чтобы представить себе, как тяжело было сносить подвластным личный произвол и оскорбления человека грубого, необразованного, жестокого, а часто и безнравственного.

Ханы, присвоив себе верховное наблюдение над всем, руководились, при разборе дел, личными страстями, не придерживались и не следовали шариату. Произволу их в этом случае не было пределов, и полнейшее неуважение к личности своих подвластных составляло исключительную характеристику их правления. Еще не так давно в Ширване рассказывали об одном из образчиков ханского правосудия.

Шла в город (Шемаху) бедная поселянка и несла на продажу кувшин молока. Ее встретил какой-то горожанин, отнял кувшин и выпил молоко. Женщина пришла жаловаться хану. Сыскали горожанина, но тот запирался и говорил, что не пил молока.

– Согласна ли ты, – сказал тогда хан женщине, – чтобы я приказал распороть живот этому человеку? Если в нем окажется молоко, я заплачу тебе цену его; если же молока не будет, то велю сбросить тебя со скалы.

Женщина согласилась; обвиняемому тут же распороли живот, в нем оказалось молоко, и женщина получила от хана две копейки – тогдашнюю стоимость кувшина молока.

Армяне

Глава 1