Граница наша с Персиею начиналась от Шурагельской провинции, совершенно ровной и открытой; прилегавшая к ней Памбакская провинция была окружена высоким хребтом гор, упиравшимся в р. Араке и отделявшим от Персии провинции Казахскую и Шамшадыльскую, Елисаветпольский округ и часть Карабага. Далее граница обозначалась течением р. Аракса, шла через Муганскую степь и, входя углом внутрь Персии, огибала Талышинское ханство. Дороги через горы, составлявшие часть западной границы, были удобопроходимы для пехоты и кавалерии, но без артиллерии. Так как персияне производили свои набеги по большей части без артиллерии, то, сосредоточивши свои силы в Эриванской области, они всегда могли ворваться в Шурагельскую или Памбакскую провинцию. Для защиты их Ермолов считал необходимым построить в узле дорог крепость, подобно тому как построена была крепость в Елисаветполе, оборонявшая часть Памбакской провинции и Карабах Последний был открыт для вторжения персиян по всему течению реки Аракса, но отступление для них было затруднительно, а впереди лежащие открытые места за Араксом обнаруживали всякий сбор и движение неприятеля. Это неудобство заставляло часто персиян двигаться по Муганской степи, где зимой было множество кочующего народа, а в прочие времена года обитали змеи – «единственная ее оборона». Через Муганскую степь проходила лучшая дорога из Персии в Талышинское ханство, но при достаточных силах в Карабаге дорога эта была вполне прикрыта движением из Карабага в тыл наступающему персидскому отряду. Само ханство Талышинское было беззащитно, и находящихся там войск было далеко не достаточно для его охраны: надо было ослаблять себя в других пунктах, чтобы послать войска для защиты небольшего пространства земли, не приносящей никакой пользы и населения бедного и до крайности разоренного. «С теперешними там силами, – доносил Ермолов, – надобно, отдав все во власть неприятеля, сидеть в Ленкоранской крепости. Если же упорствовать в защите ханства в том виде, как оно теперь, надо построить во многих местах крепостцы, разделить последние силы и при первых неприязненных действиях лишиться между ними сообщения».
Таким образом, в случае оборонительной войны наша обширная граница с Персиею требовала значительного количества войск, и выходом из столь затруднительного положения было одно средство: действовать наступательно иль через Эриванскую область, или через Карадагскую провинцию.
Несмотря, однако же, на все неудобство проведенного разграничения между Россиею и Персиею, возвращение последней какой-либо провинции признавалось совершенно невозможным. «По образу границ наших, – доносил Ермолов императору Александру[332]
, можно было бы без всякой потери отдать Шурагельскую провинцию, но она не в последнюю приобретена войну, а есть древнее достояние Грузии. Государь российский не разрушит состава земли, прибегшей под сильную его защиту. Можно было бы без потери уступить ханство Талышинское, но оно под покровительством России 20 уже лет. Отец нынешнего хана, сильный одним именем своего государя, противился долго Персии, без всякого почти от нас пособия, и равнодушно терпел разорение. Сын его не ропщет на бедность и верен вашему императорскому величеству. Уступление ханства сего Персии худое произведет впечатление на подвластных России народов и худо истолкует могущество ее покровительства. Я осмеливаюсь думать, что в пользу дружественных с Персиею отношений, буде можно надеяться на таковых от правительства, худо основанного, еще менее утвердившегося, согласиться возможно сделать его независимым под гарантиею обеих держав. Однако же в сем случае ожидать должно, что хан будет более привержен к Персии, от которой имеет в виду получить отнятую часть ханства его, и ничего от нас».Итак, по мнению Ермолова, из всех приобретений, сделанных Россиею, без вредных последствий невозможно было ничего уступить Персии, ибо граница, хотя и неудобная, при малейшем изменении делалась еще более трудною для обороны. Император Александр разделял мнение главнокомандующего и, решившись не делать никаких уступок, поручил своему послу привести на память персидскому правительству те объяснения, которые были даны в Петербурге Абуль-Хасан-хану. Из повторения послом того же, что было объявлено в Петербурге, персидское правительство должно было понять и заключить, что отказ есть следствие необходимости, а не желание нарушить мирные отношения. При таком решении посольство в Персию видоизменяло свой характер, и так как послу не предстояло уже вести переговоров, а объявить только волю императора, то на усмотрение Ермолова предоставлялось, ехать ли самому в Тегеран или послать вместо себя другого генерала. Известия о сборе войск и приготовлении персиян к военным действиям были достаточным предлогом, чтобы главнокомандующий остался в Тифлисе, но Ермолов предпочел ехать сам.