История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

1 мая Ермолов выехал из Талыни и через Эчмиадзин, Эривань, Нахичевань и Маранд 19 мая прибыл в Тавриз – резиденцию наследника[339]. Накануне торжественного въезда русского посла в этот город прибыл в лагерь персидский чиновник с церемониалом встречи, где между прочим было сказано, что послу будет подведена лошадь с убором, которая, по обычаю, должна быть принята им в подарок. Ермолов отвечал, что лошади в подарок он не примет и считает это делом неприличным, пока сам, от имени императора, не поднесет подарок персидскому принцу. Такой ответ изумил персиянина, и он просил русского посла по крайней мере сесть на лошадь и на ней въехать в город. Ермолов согласился, но с тем, чтобы по приезде в Тавриз лошадь эта была немедленно отведена на конюшню шах-заде (наследника принца).

С утра 19 мая по пути следования посла были расставлены войска, как регулярные, так и иррегулярные. Хотя в Персии и не было обычая встречать таким образом послов, но как Мирза-Абуль-Хасан-хану был сделан такой прием в Петербурге, какого не делали ни одному из персидских послов, то Аббас-Мирза решился отступить от общих правил и принять Ермолова с особыми знаками почести и уважения.

В полдень Ермолову подведена была лошадь с богатым убором, присланы скороходы и несколько заводных лошадей; скороходы должны были идти перед послом, а заводные лошади позади. По мере приближения посольства к городу его встречали разные сановники, а артиллерия произвела в честь его 21 выстрел. Поместившись в отведенном ему доме каймакама Мирза-Безюрга, Ермолов встретил в нем человека, не расположенного к России, двуличного и злонамеренного. Уклоняясь от всяких переговоров с Безюргом, Алексей Петрович не мог уклониться от разрешения вопроса о красных чулках, без которых до сих пор не обходилась ни одна аудиенция у Аббас-Мирзы.

По обычаю персиян, в комнату наследника нельзя было войти в сапогах, но необходимо было надевать красные чулки. Этикету этому следовали беспрекословно все посланники европейских держав, а в особенности англичане и французы. Присланный Наполеоном генерал Гардан, желая вкрасться в доверенность персиян, исполнял все их требования, и ему заметил с ирониею Ермолов: «После красного колпака вольности не трудно было надевать чулки». Англичане делали то же из желания сохранить за собою все выгоды торговли, «а как я, – говорил Ермолов, – не приехал ни с чувствами Наполеонова шпиона, ни с прибыточными расчетами приказчика купечествующей нации, то и не согласился на красные чулки и прочие условия».

Не желая нарушать установившегося при дворе этикета и вместе с тем видя упорство русского посла, Аббас-Мирза решился принять Ермолова не в комнате, а перед домом, не сидя на коврах своих, «которых доселе не дерзал попирать ни один сапог», но стоя на каменном помосте внутреннего двора, под портретом своего отца. Посольству пришлось пройти несколько узких и темных коридоров и грязных дворов, прежде чем оно приблизилось к каменному помосту, на котором стоял человек в обыкновенной красной одежде без всяких украшений. «Можно было не узнать, – записал Алексей Петрович в своем дневнике, – что то был наследник, но шедшие впереди нас церемониймейстер и адъютанты его начали поспешно снимать свои туфли и кланяться почти до земли. Не останавливаясь, продолжали мы идти далее; на средине двора они догнали нас и опять начались поклоны, но уже не столько продолжительные, ибо, сняв прежде туфли, нет обыкновения снимать что-либо более; знатнейшие туфли могут, однако же, доходить до средины двора, но ни одна предела сего не преступает. Итак, приближаемся мы к полотняному навесу и уже вблизи видим наследника. Мы в сию минуту походили на военных людей, утомленных сильным в знойное время переходом, поспешающих на отдых под ставку маркитанта».

Остановившись не далее как в шести шагах от принца и делая вид, что его не знает, Ермолов спросил у провожатых: «Где же его высочество?» – и только после указания снял шляпу, а за ним и вся свита. Сделав несколько шагов вперед, Аббас-Мирза подал Ермолову руку, и после обычных приветствий посол передал принцу высочайшую грамоту, в которой император Александр высказывал желание сохранить дружбу с Персиею.