И действительно, в этот день Фетх-Али, сопровождаемый большим числом своих сыновей и окруженный отрядом до 20 000 персидских войск, прибыл в Султанию. Предшествуемый 40 скороходами и одетый весьма скромно, шах ехал верхом на серой лошади, у которой все ноги по брюхо, хвост и грива были выкрашены оранжевою краскою. Впереди шаха вели несколько сот верблюдов, навьюченных фальконетами, из которых производилась беспрерывная стрельба. Шагах в двухстах позади шаха ехала толпа сыновей, а за ними войска, шедшие в одну шеренгу по обеим сторонам дороги и растянувшиеся версты на три. Почетный отряд этот расположился лагерем, а шах вступил во дворец, «буде, – говорит Ермолов, – таковым можно назвать небольшой, неопрятно построенный, из глины, дом, перед которым посажено несколько рядов ракит по грязному и довольно вонючему ручью, между ими пробегающему». В этом дворце поместились и жены, «которых в нынешний раз было только сорок, танцовщицы, забавляющие его в гареме и нередко разделяющие с женами нежность его».
Встретив во время проезда во дворец нескольких русских офицеров, привлеченных любопытством, шах, привстав на стремена, кричал им: «Здравствуйте, добро пожаловать!» Поступок этот изумил персиян, не видавших от своего повелителя такого внимания ни к одному из представителей европейских держав, тем более что рядом с этим шах не обратил никакого внимания на английского поверенного в делах Виллока, который, сойдя с лошади вместе с чиновником своей миссии, отвешивал весьма низкие поклоны.
Почти целую неделю тегеранский двор готовился к приему русского посла и устраивал для него лагерь, причем содержание посольства обращено было на счет вельмож, и шах не тратил на то ни одной копейки: у одних он брал палатки, у других убранство, у третьих прислугу для посольства. Наконец, после нескольких дней ожидания, Ермолову был прислан церемониал торжественного въезда в Султанию. Оставшись недоволен церемониалом, Алексей Петрович отправил 22 июля советника посольства Соколова для объяснений с садр-азамом Мирзою-Шефи.
Это был восьмидесятилетний старец, более сорока лет исполнявший должность визиря и служивший трем государям. В правление Ага-Магомед-хана он научился хитрить, лукавить и творить всякого рода беззакония. Приговоренный несколько раз к смертной казни и случайно уцелевший, Мирза-Шефи пытался сам отравить одного министра, завидуя дарованиям и доверенности, которую приобрел тот у шаха. Изобличение в этом последнем преступлении не повредило служебному положению Мирзы-Шефи, и «для заглажения вины надобно только было в присутствии его (шаха) просить прощения на коленях у того, кого он отравить старался, а шаху заплатить штраф деньгами». Потеряв всех своих сыновей, визирь был в отчаянии, что некому передать в наследство «благородные свои свойства», и при чрезвычайной скупости продолжал грабежом увеличивать свое состояние. Шах покровительствовал грабежу первого своего советника с намерением воспользоваться его богатствами. Единственная дочь визиря была объявлена с десятилетнего возраста невестою одного из сыновей шаха, и несчастной не было спасения. Хотя первый жених ее умер, но шах, не теряя времени, заместил его другим, что нетрудно было сделать, так как у «средоточия вселенной» было более 70 сыновей. Мирза-Шефи любил много и скоро говорить и никогда не вникал в то, что ему говорили; в разговорах серьезных он всегда старался уклониться от прямого и определенного ответа[348]
.У садр-азама Соколов застал Мирза-Безюрга и Махмуд-хана, второго адъютанта шаха. По прочтении церемониала Соколов предложил сделать несколько добавлений для большей парадности въезда. В числе этих добавлений было поставлено условие, чтобы послу была прислана подседельная лошадь в приличном уборе и высланы заводные лошади, «для почести и украшения церемонии». Персияне отвечали, что, по обычаю двора, лошади, как подседельная, так и заводные, высланные от шаха, должны быть приняты послом в подарок. Напомнив Соколову поступок Ермолова в Тавризе, Мирза-Безюрг и садр-азам находили невозможным прибавить параграф о лошадях, дабы шах не мог получить отказа. После споров и возражений совещавшиеся решили доложить шаху, и, к удивлению Соколова, садр-азам, не переговоривши о других параграфах церемониала, вынес от шаха уже утвержденный церемониал, в котором было сказано, что послу будет подведена подседельная лошадь, а о заводных ничего не упомянуто. Не зная, принять или нет этот церемониал, Соколов отправил его к Ермолову и спрашивал, как поступить ему.