История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

– Вам должно быть известно, – отвечал Мирза-Шефи, – что уполномочие требуется на переговоры о тех предметах, о коих в первый раз начинается суждение. Слава Аллаху, дружба обеих высоких держав находится в большой прочности и о новом каком-нибудь предмете не предстоит суждения, следовательно не представляется надобности и в полномочии. Я имею повеление от моего могущественного, как судьба, властелина предложить вам сообщить мне все, что поручено вам от вашего правительства, сообразно с постановлениями, состоявшимися между императором и моим повелителем, и согласно с теми сношениями моего двора о разных предметах, на которые предоставлено вам отвечать.

– Удостоверившись, – говорил Ермолов, – что шаху благоугодно поручить вам иметь со мною переговоры, я не упоминаю о полномочии, ибо мне довольно знать, что вы верховный министр в государстве. Священным именем моего великого государя уверяю вас, что он тверд в намерении сохранить вечную дружбу, не имеет в виду других выгод, кроме общих обоим государствам, и для России не желает свыше того, что Всевышний предоставил последним миром. Ответ, сообщенный министром графом Нессельроде бывшему в Санкт-Петербурге послу Абуль-Хасан-хану, ясно изображает волю моего государя, и мне поручено ходатайствовать об определении черты границ, чтобы на будущее время отдалить всякий повод к нарушению мирной и священной связи между двумя державами.

Такое заявление не удовлетворило тегеранский кабинет, и Мирза-Шефи снова пытался поднять вопрос об уступке Персии хотя некоторых провинций. Пригласив к себе Ермолова, садр-азам заявил, что отказ посла сделать какую бы то ни было уступку ставит его в невозможность доложить о том шаху.

– Я выведу вас из затруднения, – отвечал Ермолов, – и сам с ним объяснюсь.

Мирза-Шефи и прочие присутствовавшие признались тогда, что настаивали на уступке земель без воли шаха, считая это делом справедливым.

– Обозревши границы, – отвечал Алексей Петрович, – я донес императору о невозможности сделать малейшей уступки, и государь, дав мне власть говорить его именем, без сомнения, подтвердит мое мнение.

Слова эти Мирза-Шефи обещал передать шаху, и переговоры долгое время не приводили ни к чему определенному.

«Я начал переговоры, – писал Ермолов[356], – и мне объявлено желание возвращения областей, как объяснено о том бывшим в Петербурге послом персидским, и настоятельность о том продолжается. Из всего усматриваю я, что Мирза-Абуль-Хасан-хан, управляемый известным вашему сиятельству влиянием (английским), уверил шаха в надежде получения областей, и ответ, вами письменно ему данный, как и самую грамоту к шаху, истолковал сколько могло быть ему приятнее. Я полагаю, что сила того же самого влияния заставила его укрыть от сведения здешнего министерства как величие и славу государя императора, так и могущество России, и я во всех рассуждениях и действиях министерства вижу, что едва позволяют нам быть им равными…

Доселе еще ничего нет решительного в переговорах моих, но уже нотою моею объяснено, что уступить областей я не могу и что никакие обстоятельства того переменить не в состоянии… не легко поверить, ваше сиятельство, с какими беспрестанно борюсь я затруднениями и какое свыше сил потребно терпение, ибо против неимоверного невежества здешнего министерства нет основательности рассуждения, ни силы убеждения достаточных. И если мне удастся успеть в намерениях, то не должно относить ничего ни к искренности их желаний, ни к точному чувствованию выгод, ибо недоверчивость к нам не имеет пределов, и мнение, насчет нас внушенное, разве в продолжение времени, при постоянном оказании дружества со стороны нашей, переменено быть может. Я полагаю, что учреждение миссии наиболее способствовать будет вразумить их в правоту наших намерений и освободить или, может быть, и совершенно уничтожит влияние иноземцев, которое потому имеет более силы, что они имеют здесь пребывание и дают о себе мнение, которому нет противоречия».

Готовый на борьбу с какими бы то ни было посторонними влияниями, Ермолов решился идти прямо и быстро к цели.

Великий государь мой, говорил он Мирзе-Шефи, уверен, что его величество шах, по собственным чувствам приязни, увидит, сколь прискорбна невозможность сделать ему уважение, и не пожелает, чтобы русский император, верный союзник его, мог сделать что-нибудь вопреки пользе своего народа и империи. По возложенному на меня доверию, я должен объяснить вашему высокостепенству, что никакие обстоятельства не могут изменить воли государя, и границы на будущее время должны остаться те же, которые назначены последним мирным трактатом. Я надеюсь, что вы прекратите всякое бесполезное о том повторение, а я счастливым себя почту, если, не повреждая обязанностям моим отечеству, в состоянии буду оказать шаху мою услугу, ибо тем самым я сделаю угодное моему государю.