Из добровольного признания Мустафа-хана Ширванского было известно, что он получил семь писем от Аббас-Мирзы, которыми тот старался склонить хана на свою сторону. Перехваченные письма Ших-Али, бывшего хана Дербентского, и царевича Александра указывали на непрерывное сношение с ними персидского принца. Точно такие же сношения происходили и с карабагским ханом. Посланный от Аббас-Мирзы пробрался в Карабаг и привез хану письма, наполненные лестными выражениями относительно преданности Мехти-Кули-хана к персидскому правительству и заслуг покойного Ибраим-хана. Абуль-Фетх, родной брат карабагского хана, бежавший в Персию, писал ему, что он пользуется особым расположением шаха и его сына, Аббас-Мирзы. Первая супруга шаха, родная сестра Мехти-Кули-хана, прислала свою статс-даму с большими подарками брату. Хотя хан принимал всех посланных с большими знаками внимания, но главнокомандующий не придавал этому особого значения и считал измену пока несвоевременною.
Весьма сомнительно, говорил Ермолов, чтобы хан, не имея никаких неудовольствий от русского правительства, хотел променять свое состояние
Тем не менее Алексей Петрович приказал строго следить за поведением владетеля Карабага. Наблюдения показали, что отступление Пестеля оказало некоторое влияние на Мехти-Кули-хана; он стал колебаться, не вносил 8000 червонцев дани, не выставил 54 человек карабагцев, назначенных в помощь казакам для содержания постов, и на требование князя Мадатова прибыть к нему для объяснения хан отказался приехать. По получении этих сведений Ермолов приказал еще более усилить надзор и в случае какого-либо явно неприязненного поступка хана решился удалить его из Карабага. «Сего хана, – писал главнокомандующий[429]
, – буде внешние обстоятельства благоприятствовать будут, отправлю я со всею роднею в Россию». Но Мехти-Кули-хан не выказал никакого резкого поступка и лишь втайне переписывался с Мустафа-ханом Ширванским, склоняя его на свою сторону. Ответ Мустафы не был известен, но князь Мадатов надеялся узнать содержание его при личном объезде и обозрении ханств Шекинского и Ширванского.В Ширванском ханстве население, по религиозному различию, было враждебно персиянам и находилось в крайнем порабощении у беков, которым Мустафа предоставил полную власть и свободу действий. Народ и хотел бы заявить о притеснениях русскому правительству, но страшился Мустафы, помня поступок Ртищева с шекинцами, жаловавшимися на своего хана. Мустафа был зятем Сурхай-хана Казикумухского, следил за всем происходившим в Дагестане и тем навлекал на себя подозрение. У Мустафа-хана было два явных врага: родной брат Хашим-хан, живший в Талыши, и двоюродный брат Касим-хан, находившийся в Дагестане. Оба они употребляли все средства к тому, чтобы повредить Мустафе в глазах русского правительства. В половине августа сторонники Хашим-хана, по его наущению, сообщили в Тифлис, что Мустафа очень часто посылает людей своих в Тавриз с ястребами в подарок Аббас-Мирзе и чиновникам, двор его составляющим. По словам тех же лиц, посланные хана имели между прочим поручение доложить принцу, что если он хочет спасти хана и оказать помощь к переходу его в Персию, то чтобы пользовался отсутствием главнокомандующего из Грузии и пребыванием его на линии.
Вслед за тем было получено и из Ширвана донесение пристава при хане, майора князя Баратова, который писал, что, скрываясь на Фит-Даге, Мустафа собирал ополчение, торопился исправить и поставить на лафеты 5 пушек и два фальконета, которые до того времени были зарыты в земле. Князь Баратов доносил, что хан запретил своим подвластным спуститься с гор, и хотя время к тому наступило, но он не назначил срока, после которого ширванцы могли бы возвратиться в свои жилища; что, по секретному призыву Мустафы, прибыли к нему 800 человек лезгин, вызванных из Дагестана, и собраны были со всех деревень кевхи и другие начальники. Хан приказал им, чтобы жители как можно скорее убирали с полей хлеб, дабы при перемене обстоятельств хлеб их не пропал, т. е. не достался русским войскам.
– Для чего генерал-майор Пестель, – говорил Мустафа майору князю Баратову, – имеет сношение с находящимся в Дагестане братом моим Касим-ханом; для чего собирает войска к выступлению в поход и не желает ли он восстановить в Ширвани брата, а меня куда-либо сослать?[430]
– Напрасно вы, – отвечал князь Баратов, – беспокоитесь ложными слухами, рассеваемыми неблагонамеренными людьми: русское правительство и не думает заменять вас кем-либо другим.
– Увидим, – заметил Мустафа, – кто тогда выиграет.