История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

По прибытии нашем в Турганчай – пункт в провинции Шекинской, на границе с Ширваном, – генерал Ермолов, которым я был вначале дурно принят, но который постепенно переменил свое мнение, дал мне довольно щекотливое поручение (une commission assez delicate), доказывающее, однако ж, его доверие и успех, в котором я принес бы большую пользу службе. Оно заключалось в том, чтобы я отправился к генералу Паскевичу и постарался водворить между ними согласие, которое казалось совершенно потерянным. Я выступил с полком казаков полковника Шамшева и двумя орудиями, которые должны были усилить отряд Паскевича. Я переправился через р. Куру, у Пиразина, и направился, через Карабаг, в лагерь у Черекеня, где нашел генерала Паскевича. Я провел там три недели, в продолжение которых все мои старания были употреблены, чтобы восстановить дружеские отношения между двумя генералами, но доверие (conflance) было уже потеряно, и все мои попытки и заботы (tous mes soins) были почти что бесплодны».

Ряд противоречий в письмах и известиях, как официальных, так и частных, не давали возможности судить о действительном положении войск и края. Из Петербурга невозможно было видеть, что делается на Кавказе, кто прав, Ермолов или Паскевич, и какие действительно приняты меры к скорейшему открытию кампании. Точность этих сведений могла быть доставлена только самым доверенным лицом, и император решил отправить в Тифлис начальника Главного штаба, барона Дибича, и в помощь ему назначил впоследствии флигель-адъютанта полковника Адлерберга[1002]. Оба они были весьма близки государю, и на донесения их он мог вполне положиться.

При этом император писал Ермолову[1003]: «По важности военных обстоятельств в Грузии и Персии, и дабы иметь, с одной стороны, самые подробные и вернейшие сведения о положении дел и всех приуготовительных мерах, и, с другой, усилить и ускорить оные кратчайшим личным сношением с вами, отправлю я в Грузию начальника главного штаба моего, объяснив ему подробно о предположениях моих и уполномочивал его на все меры, дабы привести в точное и безотлагательное исполнение данных ему от меня личных наставлений».

В начале февраля Дибич выехал из Петербурга и на пути старался узнавать от проезжающих о том, что делается в Грузии. Допрашиваемые подтверждали о несогласии, существующем между генералами Ермоловым и Паскевичем, и что первый, «по-видимому, не скрывает даже между подчиненными неудовольствия своего, происходящего наиболее от присылки генерала Паскевича, в коем он видит себе соперника»[1004].

Провиантский комиссионер Аверкович и председатель ставропольского областного правления барон Розен говорили Дибичу, что в Закавказье нет вовсе ни провианта, ни фуража; что в Донском казачьем полку много лошадей пало, в конно-артиллерийской роте №13 они сильно истощены, а в Крымском пехотном полку выпущены в поле на подножный корм. Подъезжая к городу Ставрополю, Дибич встретил хоперских казаков в «довольно исправном виде»; в Ставрополе нашел управление «в желаемом виде» точно так же, как учебную команду, собранную из полков 22-й пехотной дивизии и казаков Кубанского, Черноморского и Донского полков.

Император остался очень доволен этими первыми сведениями. «Письмо ваше, – писал он[1005], – любезный Иван Иванович, получил я третьего дня вечером и весьма благодарю за поспешность, с которою едете, и за сообщенные известия. Дай Бог, чтобы я скоро получил уведомление о счастливом прибытии в Тифлис, и что все не так плохо, как, к несчастью, кажется по сведениям, которые оттуда доходят. Я уже не знаю чему верить, и жду, чтобы окончательно судить из вашего донесения… Рапорты Паскевича насчет состояния кавалерии и артиллерии меня крайне беспокоят, и я любопытен слышать твое мнение».

14 февраля, на другой день по прибытии в Ставрополь, генерал-адъютант барон Дибич принимал представлявшихся, ординарцев и вестовых. Начальник Главного штаба заметил управляющему комиссариатскою комиссиею, что сукна нехороши, и остался недоволен артиллерийскими ординарцами, говоря, что нечисто одеты и дурно выправлены. «После того стали представляться армейские, – говорит очевидец[1006], – в старых, истертых мундирах и с неровным, трепетным шагом. Мы думали тут услышать целую бурю, но они не удостоились слова, кроме угрозы на бровях». Проверяя затем донесение Паскевича, барон Дибич обратился к известному ему лично подполковнику Радожицкому[1007] и спросил: почему он, будучи сам 21-й артиллерийской бригады, командует 22-ю бригадою?

– Настоящий командир, полковник Коцарев, – отвечал спрошенный, – сначала командовал отрядами, потом рапортуется больным, и меня здесь удерживают четвертый год для командования бригадою.

– Артиллерия, – заметил Дибич, – всегда была лучшею частью армии во всех отношениях, а здесь я вижу противное.