Я забеспокоилась, что мне опять нужно встрять, но тут Патра раскрыла стоящую на одеяле плетеную корзинку: в корзинке обнаружилось несколько отделений, одно – со столовыми приборами и пластиковыми чашками, свернутыми трубочкой тканевыми салфетками, – и мое беспокойство вмиг прошло. Это чувство вообще всегда быстро проходило. Патра распахнула потайную дверцу внутри корзинки, достала серебристый термос и поставила его к чашкам – по одной для каждого из нас. Лимонад! Потом она сняла крышку с синего контейнера, в котором краснели кривобокие клубничины в крупных семечках.
– Органические! – веско объявила она, подавая мне контейнер.
Я откусила кусочек клубничины и присела на траву рядом с Патрой.
– Тут есть местечко! – Она похлопала ладонью по одеялу, и я послушно пересела.
Лео продолжал вести урок:
– Эти корабли в основном относятся к восемнадцатому и девятнадцатому векам. Ты знаешь, когда это было?
– До ракет, – догадался Пол, смущенно хлопая липкими ресницами.
– До
– Они плыли очень быстро, – вмешалась я.
– Сто! – выдохнул Пол.
– Четырнадцать, – строго изрек Лео, фанатик точных фактов. – Или одиннадцать, или восемь, в зависимости от типа судна. – Затем он пустился вещать о воздушных потоках, рангоутах и шпангоутах, традиционном такелаже и морских милях. Он не то что читал проповедь, а просто сыпал цифрами, приводил статистические данные и конкретные примеры. И тем не менее его речь звучала как церковная декламация, одновременно энергичная, проникновенная и усыпляющая, и, пока он вещал, я перекатывала языком клубничное семечко, твердое, как песчинка – не разгрызть! – и все никак не могла его проглотить. Потом я устала слушать Лео, который уже разъяснял методику перевода морских саженей в метры. Зажав семечко между зубов, я сделала глоток лимонада и стала ждать, когда же Патра заметит на моей голове свой обруч для волос. Я схватила его сегодня утром, выходя из ванной. Он был сделан из плотной пластмассы, с небольшими зубчиками на внутренней стороне. Такое было ощущение, будто чьи-то клыки впились мне в виски – ощущение было некомфортное, и даже немного пугающее, но и приятное. Как когда собака преданно смыкает челюсти на твоем запястье и не кусает, хотя могла бы. В общем, из-за обруча на волосах у меня возникли непривычные ощущения. И я все думала, когда Патра обратит внимание на мою новую голову.
Но Патра не сводила глаз с Лео, который, едва закончив речь о парусах, заметил входящий в гавань буксир. Капитан буксира помахал из рубки Полу, который – как я случайно заметила и тут же смутилась – во все глаза смотрел на меня. Он что-то мямлил про планету Европа, где был песчаный карьер с экскаваторами и никто не жил, где корабли плавали пустые, а газонокосилки сами косили траву.
– В зоне Златовласки, – уточнил он.
Лео расхохотался, бросив на Патру удивленный взгляд.
– Он перепутал Европу и Иллинойс!
– Он скучает по дому, – объяснила Патра, почти с радостью, словно нашла ключ к чему-то. – Он скучает по Оук-парку, да? – Она посмотрела на Лео, ища у него подтверждение своей догадки.
– М-м-м… простите, – обратилась к нам женщина, расположившаяся на одеяле рядом с нами. Женщина держала в руке пачку бумажных салфеток, которые одна за другой вылезали из пачки и по-птичьи плавно падали на землю. Ее движения были странным образом скоординированными, как в шоу фокусника для детей: трюк заключался просто в знании закона гравитации. Я даже подумала, что она делает это для Пола, для которого разные незнакомцы частенько устраивали такие вот небольшие представления. Я с благодарностью улыбнулась женщине – и зря. Нахмурившись, она бросила остаток пачки салфеток перед Патрой.
– Простите, – укоризненно повторила она с уже нескрываемым недовольством, и тут я увидела, что Пола рвет на траву густой белой пеной.
Лео положил руку Полу на спину и ласково похлопал.
Женщина покачала головой, глядя на нас:
– Похоже, ему очень плохо! Он у вас очень-очень болен!
– Спасибо, – вежливо произнес Лео.