История воссоединения Руси. Том 2

Но, мы собираем в один кодекс даже и сухие, бесцветные перечни того, что двигалось и работало по внушению какой-то живой мысли, что носит на себе важную для историка печать последовательного развития, и запечатлено своим отличительным колоритом. Будет время, когда из всего этого составится более ясный, более гармонический образ. Покамест, мы видим только некоторые черты. Мы видим Русь, выделившую из себя два войска, два боевые народа — шляхту и казаков. Один народ служит идее якобы созидания — и разрушает созданное; другой, напротив, только и думает о разрушении, величается им, поет о нём в поэтических песнях своих, но в его варяжничанье, в его необачном задоре врага сильного и опасного, присутствует идея созидания чего-то иного, созидания чего-то ещё «не сущего», отрицающего «сущее». Добродетели и геройские подвиги шляхты, на сцене, очаровывают наше внимание; за сценой, заставляют содрагаться и отворачиваться. Пороки и разбои казацкие отталкивают нас от этого скопища, при современной утончённости взгляда на вещи; но всякий раз, когда нам удаётся проникнуть в домашний очаг казака или хоть в запорожский курень его, мы там находим человека, из которого что-то будет, — не такого, как шляхтич, этот отживший своё время тип, обречённый историей на исчезновение. Не пускаясь в нравственный, трудный анализ, если сравним только, чем ушли в Московщину и чем вернулись оттуда оба войска, — не можем не поражаться контрастом.

Победители под Лубнями фигурировали на «позорнице» [145] всего мира, возводя на престол и низводя с престола царей. Побеждённых под Лубнями даже псевдосвои историки не отличили от хищной, тёмной, безобразной сволочи. Но, прийдя домой, московские герои терроризуют собственное государство, истощившее финансы на посев смут в государстве соседнем; король откупается от них с величайшим трудом, натерпевшись неслыханных неистовств и оскорблений в течение двух лет вместе со всей шляхтой, а откупившись, принуждён вести войну против людей, привыкших буйствовать купою или конфедерацией. Чем же кончаются подвиги московских героев? Одним из них, как злодеям, пойманным с оружием в руках, коронный гетман снимает головы на месте их разбоев; другим, по повелению короля, в многолюдном городе Львове устраивается публичная казнь, описание которой заставляет и нынче содрогаться каждого. [146] А в результате всего московского предприятия оказывается, что в 1615 году в распоряжении коронного гетмана находится для охраны турецко-татарской границы всего только 300 человек, с которыми гетман, ради сохранения своего и королевского достоинства, не выходит лично в поле, а посылает ротмистров. Королю не на что собрать больше войска, крайне, однако ж, необходимого, нечем платить войску жалованья, и это — тому самому королю, от имени которого так ещё недавно, всего пять лет назад, польская шляхта говорила на сейме: «Нет во всей московской земле такого уголка, в котором бы польский воин не топил руки в крови исконного врага своего. И государь и государство, и столица, и гетман, и воин — все разом в руках у польского короля». [147] Теперь коронный гетман доносил, что татары без всякого отпора шли мимо Барский замок целых пять часов; что они проторили шлях шириной на добрый выстрел из лука; что угнали в плен множество народа, и в том числе захватили одного знатного пана с женой и с двумя дочерьми. При этом он спрашивал у короля: прикажет ли он удержать на службе 300 всадников по истечении четверти года, на которую они наняты, — удержать, «для одной только славы, чтобы была хоть какая-нибудь speсies (тень) войска, чтобы хоть было чем стращать своевольных казаков, которые собираются по Украине в купы». Вся надежда на защиту границ заключалась в том войске, которое, по воле и по неволе, содержал каждый пан у себя в имении. На наём коронного войска сеймующие паны не находили средств, и этим ставили короля ниже уровня польского магната, ежедневно окружённого войском. [148]

Между тем, казаки одерживали победу за победой над турками, гибли в море от бурь и неудачных битв, однако ж обновлялись весьма скоро и довели дело до того, что берега Чёрного моря готовы были признать над собой господство запорожской республики. Уже турки, можно сказать, не владели Чёрным морем, и навигация между Лиманом и Босфором перешла в руки новых варягов. Они разбили турецкого адмирала, первого между визирями, второе лицо в империи после султана; все порты находились в постоянном страхе их появления и как бы в блокаде; торговые люди не иначе как украдкой пробирались от одного порта к другому, выгружали товары на берег, не смея ввериться морю и только удостоверясь, что казаков нет близко, снова грузили на корабли.