История воссоединения Руси. Том 2

Турки таинственно двигались по направлению к Днестру. С обдуманным наперёд планом действий, ждал их Жолковский. План его был строго оборонительный: наступательный был для него невозможен и невыгоден. Главной целью похода были для него не турки, а казаки. Он писал о них ещё к великому визирю: что казаки — грабители всего человеческого рода, что они — одинаковые враги как для поляков, так и для турок, и писал искренно. Собственно казаками, а не чем другим, вызвал он в поле и панов с их почтами. После лубенского погрома, паны отдохнули немного от казацкого присуду: теперь этот зловещий присуд снова начал вмешиваться между старосты и ремесленника, между землевладельца и его подданного. Решено было повторить над казаками лубенское побоище, — повторить, во что бы то ни стало. Осенью 1617 года собрались вокруг Жолковского почти все русские землевладельцы с их собственными войсками. Независимо от казацкого вопроса, каждый из них более или менее сознавал необходимость совокупной защиты границ от возбуждённой панскими и казацкими походами мусульманской силы; каждый желал отомстить татарам и туркам за разорённые ими в последние годы имения; но главное — каждый не хотел отстать от соседа и, «быть последним», каждый жаждал освободить навсегда влости свои от казаков, от их буйства, от их нелепого, в панских глазах, присуду. Повторилось явление 1595 года. И тогда, и теперь не что иное соединило панские силы, как антагонизм между законной и незаконной республиками. Прежде чем гроза появилась на горизонте, Жолковский стоял уже над Днестром во всеоружии, выбрав позицию крепкую и удобную для рекогносцировок, пониже местечка Яруги.

Между тем оттоманская гордость то закипала в меру своего оскорбления, то охлаждалась невозможностью направить все свои силы на Польшу. Война с Персией, война с немецким императором, постоянные опасения за свои захваты со стороны венетов и испанцев, а главное — беспутство серальской администрации, парализовали турецкий план завоевания всего христианского мира. Но житьё в Царьграде, с некоторого времени, сделалось нестерпимо-беспокойным для тех, которые, рассылая во все стороны вооружённых башей и беев, сами старались достигнуть идеального спокойствия в роскошных гаремах. Диван волновался, дивясь, как это возможно, что какие-то низшего сорта гяуры, какие-то оборвыши-казаки смотрят без всякого страха на высокие ворота оттоманские, на столицу столиц, и дают знать о своём существовании самому падишаху! Дела в столице столиц принимали такой вид, как во времена оны, когда в главной мечети цареградской молились нечестивые калугеры, а на престоле мира восседал богопротивный грек, словом — когда колеблясь доживала свой век одряхлевшая в разврате Византийская империя. Туркам было известно, по преданию книгочеев, что тогда неведомые, безымянные варвары ежегодно угрожали вторжением в самую столицу. Неужели пророк отступился от своих апостолов, апостолов меча и порабощения? Неужели ослабели силы, перед которыми, в воображении гаремных жильцов, трепетал целый свет? Как это согласить одно с другим, что вчера ещё докладывали падишаху о непобедимости его армий, о том, как одно имя его заставляет падать во прах неверные народы от конца до конца вселенной, а сегодня — на яву, не во сне — казаки жгут перед его глазами окрестности столицы? Чем же наконец убаюкать верховного чалмоносца? Где сказки о новых победах и разорениях, для продолжения сказок Шехеразады? Как обойдётся «щит великих монархов» без ежедневной позолоты? И откуда почерпнёт силу дух правоверных, когда верховное выражение их могущества потеряет уверенность в своей непобедимости.

Так должны были рассуждать в диване, судя по народной философии мусульманской, по миросозерцанию правительствующего сераля цареградского. Все его члены, все великие и малые умы, из которых он состоял (верховный диван всегда состоит из такой смеси), приходили, в конце концов, к одному заключению: что терпеть этакой дерзости со стороны какого-то не то народца, не то разбойницкой шайки, гнездящейся в пограничных городах и пустынях Лехистана, никак больше не следует! Решено было, не обращая больше внимания на оправдания польского короля и его сераскиров, послать Скиндер-башу в землю казацкого народа, разорить её огнём и мечом, истребить казаков поголовно, а Украину заселить мусульманами. Гроза, которую в 1594 году отвратило падение Синан-баши, теперь представлялась неотвратимой. Скиндер-баша, которому поручено было покарать Лехистан, жаждал величия и влияния на дела Оттоманской Порты не меньше каждого бородача, завивавшего голову в кашимирское завивало. «Angit go sława Ibrahim baszy, że wywrócił Zaporoże», [152] писал к королю Жолковский.

Опасность, по-видимому, была весьма серьёзная, periculum, что называется, imminentium.