История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

IV акт, как ни один другой, наполнен песнями голосов, духов, теней[52], все это придает драме особую лиричность и легкость; в сравненье с ней трагедия Эсхила кажется тяжеловесной, как Парфенон. Критики неоднократно отмечали, что драма Шелли, начинаясь с подвига, перерастает в песню. Структура «Освобожденного Прометея» необыкновенно подвижна. Одно действие свободно и плавно перетекает в другое, они скреплены не временной, а лишь причинной связью, помогающей полнее выразить идею, поскольку «Освобожденный Прометей» – драма именно идей, а не фактов. Временная последовательность действий, временные границы здесь не важны, так как исход драмы предрешен отречением Прометея от своего проклятья, и поэтому не все ли равно, сколько еще будет продолжаться борьба между злом и добром?

Многих читателей вводит в заблуждение та молниеносность, с которой, как показывает Шелли, изменились Земля и Небо и жизнь рода человеческого. Необходимо учесть, что в данном случае на все эти преобразования автор смотрит с точки зрения абсолютно вневременной. В сущности, все важнейшие исторические параллели заканчиваются «настоящим», то есть III актом.

Длительности не важны для Шелли, но две точки в подвижном и изменчивом времени «Освобожденного Прометея» определяют его отнюдь не бесформенную структуру: отречение Прометея и сам момент преображения мира. Это придает истории осмысленный эсхатологический характер, но эсхатологизм здесь не христианский – от христианского чувства истории осталась только схема, структура, но наполнение этой схемы, ее содержание становится отнюдь не религиозным или, точнее, квазирелигиозным. Видимо, именно Шелли был первым, кто с одной стороны обнажил христианскую структуру времени, а с другой – наполнил ее не богочеловеческим, но человекобожеским содержанием, включая сюда не только сложную символику, но и соответствующий эмоциональный заряд.

Романтизм покусился на смысл исторического бытия и сам же в лице Шелли предложил формулу его сохранения. Когда Маркс говорил о докоммунистической эпохе как о предыстории человечества, он следовал традиции, заложенной Шелли. Когда Достоевский направлял всю свою писательскую мощь против социалистического учения, его главными противниками были не Шигалев и Петенька Верховенский – за ними стоял Шелли, вдохновивший – через множество, конечно, посредников – и наших Хлебникова и Заболоцкого:

И в голоса нестройные природы
Уже вплетался первый стройный звук,
Как будто вдруг почувствовали воды,
Что не смертелен тяжкий их недуг.
Как будто вдруг почувствовали травы,
Что есть на свете солнце вечных дней,
Что не они во всей вселенной правы,
Но только он – великий чародей.

Это «Лодейников» Н. А. Заболоцкого, русского наследника Шелли, жизнью своей и искусством заплатившего за собственный утопизм и мучительно, во всех смыслах мучительно, преодолевавшего его. Быть может, только с этим преодолением и высветился конец великой романтической эпохи.

«Философские взгляды на реформу», которые Шелли писал параллельно с «Прометеем», и письма этого периода убеждают в том, что Шелли как общественный деятель был сторонником постоянного и последовательного преобразования мира. Но Шелли-художник уже давным-давно испытывал необходимость уничтожения всех временных барьеров, об этом он мечтал еще на «заре туманной юности», в период создания «Королевы Мэб». Однако только теперь, в «Освобожденном Прометее», он сумел воплотить свою заветную мечту.

Шелли – создатель «Прометея» и «Лаона и Цитны» – абсолютно уверен, что любое историческое, социальное, космическое преобразование – результат внутреннего преобразования человека, его души, его разума. Час освоения не наступит до тех пор, пока человеческий дух к нему не готов.

Здесь уместно вспомнить слова Оуэна: «Чаша человеческих бед переполнена до краев, больше она ничего вместить не может, поэтому мы вправе предсказывать, что наступает пора больших благотворных перемен, что старое исчезнет и все начнет обновляться». По духу времени романтики были максималистами, считая себя призванными дать самый широкий безболезненный выход лучшим силам жизни, ее красоте и поэзии. В «Освобожденном Прометее», как ни в одном другом произведении европейской литературы тех лет, глубоко и поэтично преломились основные идеи века – утопический социализм и радикально-демократическая мысль. Вся история человечества вобрана Шелли в обобщенно-символическое действие «Освобожденного Прометея» – история его страданий, борьбы и вера в освобождение от тиранической власти.