История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Романтическая поэзия была универсальной, она содержала в себе все, что только поэтично, от величайшей системы мироздания и до вздоха, до поцелуя, как они выражают себя в безыскусственной песне ребенка, полной поэзии. Все предметы и способы выражения – такова сфера притязаний новой поэзии.

Глава VIII

1

Итак, вернемся опять в весенний Рим 1819 года. После окончания третьего акта «Освобожденного Прометея» и до начала работы над новой трагедией «Ченчи» Шелли позволил себе небольшой отдых.

К образовавшемуся уже кругу знакомых прибавились еще несколько человек – два музыканта, артист, литератор, друг Годвина и несколько раз гостившая в его доме художница Амелия Каррен, знакомство с которой вскоре перешло в дружбу. Мисс Каррен тут же приступила к работе над портретами всей семьи, включая и маленького Уильяма, причем портрет Шелли, выполненный маслом, до сих пор хранится в Национальной портретной галерее Лондона. Портрет Клер тоже дожил до наших дней и теперь является единственным подлинным изображением вечной спутницы Шелли. Сама же художница была полностью удовлетворена лишь быстро законченным портретом, с которого глядело очень похожее на оригинал живое, розовощекое и ясноглазое лицо малютки Уильяма.

Передышка, которую позволил себе Шелли, была очень недолгой. Вскоре Мери отмечает в дневнике: «Шелли пишет свою трагедию». Почти год назад Мери сделала копию с рукописной истории семьи Ченчи, хранящейся в архиве их дворца, находящегося в одном из уединенных уголков Рима. Все это время Шелли мысленно возвращался к тем ужасам, которыми завершилось существование рода Ченчи, самого знатного и богатого в Риме в период Понтификата Клемента VIII в конце XVI века.

Теперь, живя в Риме, Шелли посетил Палаццо Колонна и был потрясен лицом героической дочери графа Франческо Ченчи – Беатриче, изображенным на портрете работы Гвидо. «Я получил репродукцию гвидовского портрета Беатриче, – сообщает Шелли в предисловии к трагедии, – и мой слуга тотчас узнал его как портрет La Cenci».

После нескольких бесед и споров в салоне синьоры Диониги Шелли имел все основания сказать: «В Риме я обнаружил, что история Ченчи – предмет, который в итальянском обществе нельзя затронуть, не вызвав глубокий, захватывающий дух интерес, и что чувства собравшихся не преминут склониться к романтической жалости и к страстному оправданию отцеубийства, совершить которое Беатриче была вынуждена».

Шелли посетил дворец Ченчи; обширное и мрачное здание средневековой архитектуры еще сохранилось в том самом состоянии, в каком оно было во время «тех ужасных событий», которые и стали сюжетом трагедии. Надо отметить, что в течение всего периода сбора материалов и обдумывания плана трагедии Шелли был убежден, что писать ее должна Мери, ибо он сам «слишком метафизичен и абстрактен, слишком увлечен воображаемым и теоретическим, чтобы преуспеть в разработке этой темы». Только после категорического отказа Мери Перси сам принялся за работу.

Однако дело двигалось не так быстро, как хотелось бы. Врачи рекомендовали на самые жаркие месяцы покинуть Рим, да и недавняя смерть дочери достаточно живо напоминала Мери и Перси, как опасен в летние месяцы римский климат, однако беспечность молодости откладывала переезд со дня на день, пока 25 мая не заболел маленький Уилли. Но и это поначалу не особенно взволновало родителей: мальчик был всегда так крепок и жизнерадостен, что, казалось, никакая хворь не способна была одолеть его. На следующий день ему действительно стало лучше, ободренные супруги намеревались в первых числах июня переселиться на лето в Баньи-ди-Лукка или близ Пизы, а зиму провести в самой Пизе, климат которой считался благоприятным для здоровья. Однако 2 июня Уильяму стало очень плохо. Трое суток провел Шелли у постели сына, беспомощно наблюдая за борьбой между жизнью и смертью. После пятидневного перерыва в дневнике Клер появилась запись, видимо, зафиксировавшая число и час смерти Уильяма: «Понедельник, 7 июня, полдень».

Дневник же Мери хранил трагическое молчание до 4 августа, к этому времени семья уже перебралась в Ливорно и поселилась поблизости от Гисборнов.

«Среда, 4 августа – Ливорно. Я начинаю мой дневник в день рождении Шелли. Мы прожили вместе пять лет; и если бы стереть все события этих пяти лет, я могла бы быть счастлива, но – сначала одержать победу и затем потерпеть жестокое поражение – таковы события этих четырех лет, их нельзя сравнить с простым несчастным случаем, к которому можно было бы отнестись без особых страданий», – это одна из самых горьких записей в дневнике Мери. Тщательно, но безуспешно скрываемое отчаяние переполняет письма Мери, отправленные друзьям из Ливорно.

«Как только берусь за перо, – пишет она мисс Каррен в Рим 27 июня, – мои мысли бегут от меня, они мне неподвластны, кроме одной, а ее-то я и должна избегать… Будьте любезны сообщить что-нибудь, что, может быть, Вы сделали с могилой, около которой я однажды лягу, не все ли равно – лично для меня, – когда это будет».