История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Многим критикам и обозревателям – и особенно тем, которые полвека спустя в 1886 году видели постановку «Ченчи» на лондонской сцене, – решительное отрицание Беатриче своей вины казалось серьезным недостатком этого характера, этого образа. Они считали, что Шелли достиг бы более сильного драматического эффекта, если бы его Беатриче во всем призналась и защитила бы свои действия. Таким образом значительно легче бы определился конфликт между личностью и враждебным окружением. Ли Хент, отвечая на современную критику, утверждал, что «ложь» Беатриче – напротив, свидетельствует о тонком психологизме автора. Грех отцеубийства был настолько чужд и неприемлем для Беатриче, что даже не входил в ее сознание, – при этом признание вины было бы большей ложью, чем ее отрицание. Она лишь выполнила возложенную на нее судьбой миссию – избавить мир и семью от опасного чудовища, миссию почти религиозную.

– Эта келья, – говорит Беатриче, – мне кажется каким-то светлым раем, с тех пор как спасена я от отца.

Отступая от рукописного источника, Шелли заканчивает трагедию кануном казни, чтобы еще раз не шокировать зрителя чудовищной жестокостью Папы, заставившего Бернардо присутствовать на казни и смотреть на мучительную смерть матери, сестры и старшего брата. Чем же объясняется такая неумолимость и жестокость Папы? Прежде всего, конечно, как Шелли отмечает в своем предисловии, тем, что «убийца графа лишил папскую казну верного и богатого источника доходов».

Во-вторых, Папе необходимо было поддержать авторитет родительской власти, этой первой ступени в многоступенчатой системе подавления личности. «Папское правительство, – говорится дальше в предисловии, – предприняло крайние меры предосторожности против опубликования фактов, являющихся таким трагическим доказательством собственного его беззакония и слабости; так что пользование манускриптом до последнего времени было связано с известными затруднениями».

5

В письмах к Пикоку в начале 1819 года Шелли впервые говорит о завершении работы над «Ченчи»: «Я сочинил трагедию и постарался сделать ее пригодной для сцены, и те, кто ее уже прочли, судят о ней благоприятно. В ней нет мнений и взглядов, отличающих другие мои сочинения, ибо я старался беспристрастно развить реальные характеры и извлечь из такого развития наибольший театральный эффект. Главного обстоятельства пьесы[56] я коснулся весьма осторожно, ибо успех пьесы всецело зависит от того, будет ли тема кровосмешения допущена на сцену в какой бы то ни было форме».

Самого Шелли, вскормленного готическими романами, в которых постоянно присутствовала трагедия кровосмесительной любви и противоестественной ненависти, эта тема не шокировала. Он считал, что его пьеса не содержит ничего такого, что было бы не понятно публике, и просил Пикока добиться ее постановки в Ковент-Гарденском театре. «Роль главной героини Беатриче особенно подойдет для мисс Нил[57], она словно для нее написана. В главной мужской роли мне, признаюсь, не хотелось бы видеть никого, кроме Кина[58]. Эта пьеса подходит только для Ковент-Гардена. Вы, кажется, знаете их или, во всяком случае, кого-то, кто их знает, и когда Вы прочтете пьесу, Вы сможете сказать о ней достаточно, чтобы они не отвергли ее с порога».

Однако структура пьесы гораздо менее сценична, чем это полагал Шелли. В ней отсутствует главный компонент – постоянное развитие действия. Например, все три сцены первого акта представляют собой лишь характеристики героев и подготавливают, так сказать, почву для последующего действия, которое тоже развивается недостаточно динамично, а со смертью графа Ченчи пьеса вообще распадается. Его образ настолько доминировал в первых актах, что заменить его судьями и Папой как антагонистами Беатриче не удалось. Да, Шелли создал два мощных драматических характера, написал превосходные драматические монологи и диалоги – на уровне лучших драматургов Англии, но он не имел и никогда не стремился иметь настоящий сценический опыт, огни рампы никогда по-настоящему не увлекали его. Для такого писателя, как Шелли, драма – прежде всего литература, не театр. А качеством этой литературы, вышедшей из-под его пера, Шелли вправе был гордиться. Самое удивительное, что «Ченчи», каждая строчка которого практически ясна среднему читателю, написан в промежутках между работой над «Освобожденным Прометеем», головокружительная сложность которого могла поставить в тупик и самого искушенного любителя поэзии. Это еще раз доказывает, что Шелли к своим 27 годам достиг поразительного мастерства и свободы владения мыслью, словом, образом.

Трагедию «Ченчи» Шелли посвятил «превосходному человеку» – так охарактеризовал он своего друга Ли Хента.