История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

1 октября 1819 года поэт выслал своему неизменному Чарльзу Оллиеру 250 экземпляров трагедии, отпечатанных в Ливорно, и вместе с ними рукопись «Прометея». В сопроводительном письме говорилось: «“Освобожденный Прометей” – моя любимая поэма; поэтому я особо поручаю Вам обласкать его и побаловать хорошей печатью и хорошей бумагой. “Ченчи” предназначается широкой публике и должен бы иметь хороший сбыт. А “Прометей”, судя по его достоинству, едва ли разойдется более чем в двадцати экземплярах. Я давно ничего не получаю ни от Хента, ни от Вас, вообще ни от кого. Если соблаговолите написать, сообщите о Китсе».

«Прометей» и «Ченчи» – после того как Ковент-Гарденский театр «отверг пьесу в самых дерзких выражениях», мотивируя это тем, что она якобы оскорбляет нравственные чувства, – были опубликованы осенью 1820 года[59].

Граф Ченчи у Шелли – патологический злодей, монстр, чьи поступки мотивированы не искаженными представлениями о порядке, чести, любви, супружеском и сыновнем долге, государственной необходимости, а лишь садистским наслаждением от собственных злодеяний. Конфликт «Ченчи», полный страстей и крови, трагичен. «Ченчи» – прекрасное произведение в своем роде, драматургически это наиболее совершенное творение английских романтиков.

6

В конце сентября Шелли с семьей съехал с милой им дачи Вальковано и поселился во Флоренции, где жил в то время один известный шотландский хирург – доктор Белл. Мери была на последнем месяце беременности. «Теперь я боюсь ее доверить даже лучшему из итальянских врачей, – писал Шелли Ли Хенту. Рождение ребенка – это единственное, что может рассеять ее меланхолию.

Квартира была снята «пока до 1 апреля» – «до того времени, когда из земли появятся новые цветы, а в голове новые мысли, – писал Шелли Ли Хенту. – Флоренция – прекрасный город, хотя от республики здесь не осталось ничего, кроме тени. Хотелось бы надеяться, что весной Вы приедете к нам и мы попытаемся сколотить веселую компанию, этакую davelle compagne, как говорят итальянцы, которая, оставив позади чуму, то есть память о пережитых бедах, заново разыграла бы все удовольствия боккаччиевских рассказчиков».

«Боккаччо – поэт в высоком смысле этого слова, и слог его обладает ритмом и гармонией стиха. Разумеется, я не приравниваю его к Данте и Петрарке, но ставлю много выше Тассо и Ариосто – детей позднейшего, более холодного века. Первых трех я считаю порождением цветущего здорового детства новой нации».

Во Флоренции Шелли жили почти в полном одиночестве: доктор Белл и очередной учитель пения, у которого Клер сразу же начала брать уроки, были единственными посторонними лицами, появившимися в их новой квартире. А то рекомендательное письмо, которое дала им миссис Гисборн к своим флорентийским друзьям и которое должно было помочь Шелли войти в круг интересных людей, хранилось в ящике стола. Впоследствии этим письмом к синьору и синьоре Тонелли воспользовалась Клер и стала своим человеком в обширном флорентийском «бомонде» начала 20-х годов.

С Гисборнами, оставшимися в Ливорно, Шелли поддерживали постоянную и очень сердечную переписку. Именно Гисборнам и адресовано их первое письмо из Флоренции: «То горе, которое мы испытываем из-за нашей разлуки с Вами, убеждает меня, что это состояние не может продолжаться долго и во всяком случае будет иметь некоторые перерывы, один из которых – непременный Ваш приезд к нам… Наша память – если Вы примете такую скромную метафору – навсегда скребется в двери вашего отсутствия». От миссис Гисборн Шелли знали, что, когда они покидали Ливорно, ее любимец пес Оскар долго бежал по их следу, размахивая своим длинным тонким хвостом, так что его пришлось схватить на руки и унести.

В этом первом письме к Гисборнам из Флоренции Шелли, продолжавший финансировать предприятие Генри Ревли, пишет: «Я буду мучиться до тех пор, пока не придут деньги из Лондона, хотя я знаю, что они должны быть и непременно будут – если в самом деле не разорился мой банкир, но тогда я, а не наш дорогой “машинист”, буду в убытке». А заканчивается это письмо так: «Лучше всего, если бы мы думали, что все на свете к лучшему, даже если это и не так, потому что надежда, как сказал Кольридж, – это торжественный долг перед самим собой и миром».

Отправляя деньги Генри Ревли, Шелли делает приписку: «Здесь все говорят о постройке парохода в Ливорно. И один человек в Тоскане уже ожидает, когда он будет построен, чтобы отправиться на нем в Неаполь».

7

В один из октябрьских дней английский путешественник лорд Диллон, заглянувший в самый крупный читальный зал Флоренции, обратил внимание на длинноносого юношу, углубившегося в чтение «Куотерли». Внезапно юноша разразился истерическим хохотом, вскочил и выбежал на улицу. Это был Шелли, регулярно просматривавший в читальном зале английские газеты и журналы. На этот раз он наткнулся в апрельском номере «Куотерли» на статью, посвященную «Лаону и Цитне», статью не просто резко отрицательную, а оскорбительную.