История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

На первых одиннадцати страницах статьи злобно и мелочно разбирают погрешности стиля Шелли, и лишь затем с видимостью объективности рецензент приводит в качестве истинного образца поэзии всего 5 стансов. Но в целом поэма, как приходит к заключению рецензент, нестерпимо скучна и утомительно непонятна, ее нелепости даже не смешны; содержание поэмы настолько бедно, что она не вызывает никакого интереса; мистер Шелли пытается сгладить этот недостаток тем, что каждую сцену своей поэмы он делает столь сложной, что для понимания ее требуется столько же времени, сколько ушло бы на понимание десяти таких текстов. «А главное, – утверждает автор статьи, – Шелли убил, осмеял и предал анафеме самое чувствительное в нас – нашу религию».

Рецензент утверждал, что язык Шелли и сам его стих находятся под воздействием современных ему поэтов: «Действительно, мистер Шелли всего лишь усердный имитатор, он многое извлекает из богатых запасов другого могучего поэта – мистера Вордсворта, религиозному сознанию которого, мы думаем, доставляет постоянную печаль видеть, как философия, которая чисто и свято сходит с его пера, постоянно уничтожается и искажается жалкой шайкой атеистов или пантеистов, у которых хватает ума только для того, чтобы поносить его изречения, но не для того, чтобы понять их смысл или проследить за подтекстом».

И далее: «С раннего детства, полного разочарований и тяжких раздумий, он повсюду влачит за собой озлобленный и неудовлетворенный дух – не поддающийся учению в отрочестве, недружелюбный в юности, вздорный и трусливый в зрелости, – необычайно несчастный во все эти три периода. Он говорит о своей школе как о “мире, полном несчастья”, о своих наставниках как о “тиранах”, о своих школьных товарищах как о “врагах”. Увы! Что это, как не показания против самого себя?..

Если бы мы могли отдернуть занавес, скрывающий его личную жизнь. Нелегко вообразить обычному читателю, сколько жалкой гордыни, холодного эгоизма, трусливой жестокости скрывается за этими “законами вселенной” и “незаконной любовью”. Характер мистера Хента, друга и руководителя мистера Шелли, не так презренен и отвратителен, как характер последнего… Однако оба они – люди совершенно пустые» и т. д. и т. п. Так создавалась официальная биографическая легенда. Подобная клевета была тем более страшна, что в период романтизма господствовало представление о том, что жизнь поэта, его личность, судьба сливаются с творчеством, составляя для публики некое единое целое.

Не на шутку огорченный Шелли пишет Оллиеру: «Единственное, что заслуживает внимания, это утверждение рецензента, будто я подражаю Вордсворту. Можно с тем же успехом сказать, что лорд Байрон подражает Вордсворту или что тот подражает лорду Байрону, ибо оба они великие поэты и оба извлекают из новых источников мыслей и чувств, которые открылись взорам благодаря великим событиям нашей эпохи, сходные образы и средства выражения. Все лучшие писатели одной эпохи неизбежно отмечены некоторыми чертами сходства, ибо дух времени отражается во всех. Это я объяснил в предисловии, но у рецензента не хватило добросовестности на него сослаться. Что касается прочей чепухи, особенно неуклюжих и злобных нападок на мою личность, которые меня совершенно не трогают, – то это все пустяки. А что до той части, которая содержит нападки на Хента, то я рад, что именно сейчас, как Вы увидите, посвятил этому превосходному человеку произведение, имеющее, кажется, все шансы на популярность».

Черновик этого письма сохранился в записных книжках Шелли, рядом с черновиком «Оды Западному ветру», датированным 25 октября 1819 года. Возможно, новый творческий взлет заглушил на время обиду, и перо Шелли именно поэтому не вернулось к справедливому, но явно бесполезному требованию, чтобы оскорбивший его рецензент «представил доказательства» его порочности.

8

Шелли был безмерно благодарен Ли Хенту, который в сентябрьском и октябрьском номерах «Экзаминера» решительно выступил против оскорбительной рецензии «Куотерли ревью»: «Рецензент утверждает, что Шелли “постыдно распущен в своем поведении”.