История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Первое время Мери сохраняла неприязнь к городу. Спустя несколько месяцев она записала в дневнике, что жизнь в Пизе была бы сносной, будь у нее экипаж, в котором она могла бы уезжать из дома в город и не вступать ни в какие контакты с местным населением. «Понадобился бы весь словарь Хогга, все его мерзавцы, бепутники и т. д. – чтобы описать жителей Пизы с их лохматыми головами, без рубах… Многие из них – студенты университета, но они не выделяются благородством в толпе… Они хотят выглядеть как лорды, а на самом деле выглядят как их кучера». Однако не прошло и двух недель после такой убийственной характеристики всех пизанцев, как в дневнике Мери стали появляться имена новых знакомых, и среди них несколько чистокровных итальянцев, восторженно ею восхваляемых. Прежде всего это был профессор Франческо Пачиани – известный многим по прозвищу Дьявол из Пизы, он сразу же стал любимцем семьи. В прошлом церковник, в 1801 году Пачиани поступил на службу в университет в качестве профессора логики и метафизики и вскоре стал руководить кафедрой физической химии. Только неодолимая природная леность помешала ему сделать выдающуюся карьеру. Когда в 1816 году в Пизу приезжала знаменитая мадам де Сталь, Пачиани показался ей достойным собеседником. Этот худощавый порывистый господин с высоким лысеющим лбом, блестящими черными глазами и большим, почти безгубым ртом пространно расцвечивал свою речь множеством цитат из вымышленных литературных произведений – такая находчивость нравилась мадам де Сталь.

Действительно, рассказчиком и спорщиком профессор Пачиани был блестящим. Вечера, проводимые в обществе Шелли, давали благодатный простор его красноречию, а его оригинальные идеи находили моментальный отклик в сердцах Мери и Перси.

Вместе с Пачиани и следом за ним дом Шелли наполнился множеством людей, каждый из которых был яркой и своеобразной личностью: греческий князь Маврокордато и его кузина княгиня Аргиополи, Эмилия Вивиани – дочь губернатора Пизы, синьор Джон Тафф, ирландец, поэт и автор выдающегося комментария к «Божественной комедии» Данте, один из самых знаменитых импровизаторов того времени Томмазо Сгриччи, друг Гисборнов синьор Фогги, синьоры Тантиани и Бернандини и еще несколько человек, каждый из которых займет определенное место в жизни Шелли, а значит, и в нашем повествовании.

Волей судеб разминулись во времени Шелли, Байрон и великий итальянский романтик Джакомо Леопарди, который до 1824 года жил в безвестности, под своеобразным домашним арестом – опекой в родовом имении. Слава его придет позднее, и тогда окажется, что поэзия его во многом близка поэзии почти безвестного ему лорда Байрона.

2

Профессор Пачиани продолжал еще некоторое время оставаться центром пизанского круга. Мери и Перси с интересом посещали его публичные выступления на тему «О смерти Гектора», «Ифигения в Тавриде» и другие.

«Я никогда не видела более удивительных и восхитительных представлений», – восторгалась Мери.

Но спустя месяц или два наряду с определениями «удивительный», «восхитительный» и прочими – тоже в превосходной степени – стали появляться отнюдь не лестные – «неделикатный», «назойливо любопытный», из чего ясно, что энтузиазм всего семейства Шелли к профессору Пачиани пошел на убыль. Последней каплей, определившей их дальнейшие взаимоотношения, был оброненный в разговоре нелестный отзыв Пачиани о восстании карбонариев в Неаполе. «Нечего говорить, что у недисциплинированных неаполитанских рекрутов очень мало шансов устоять против австрийских войск, превосходящих числом и опытом, – с горечью пишет Шелли Пикоку, – но… – на этом переломном «но» тон письма резко меняется, как будто знамя, безнадежно поникшее в руках Шелли, снова наполняет ветер надежды и оно взмывает в небо всем своим упругим полотнищем, – история рождения свободы в разных странах изобилует примерами, когда обычные расчеты бывали опрокинуты; а поражение австрийцев послужило бы сигналом к восстанию по всей Италии».

С февраля 1821 года Пачиани практически перестал бывать в доме Шелли. Но зато не кто иной, как Пачиани, положил начало столь знаменательной и столь плодотворной для поэта дружбе с прелестной юной и «несчастной» Эмилией Вивиани. К началу их знакомства – осень 1820 года – девушке уже было около двадцати лет, из которых она почти три года провела в монастырских стенах. Профессор Пачиани был ее наставником и духовником с самых юных лет. Эмилия сумела задеть такую струну в сердце Шелли, которая отозвалась немедленно. Медвин вспоминал, какое впечатление произвело на поэта, когда девушка сравнила себя с птицей, насильно запертой в клетку.