История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

«Все мы греки. Наши законы, наша литература, наша религия, наше искусство – все они уходят корнями в Грецию. Если бы не Греция, то и Рим – наставник, завоеватель или отечество наших предков – не смог бы нести на своих копьях просвещение и мы доныне оставались бы дикарями и язычниками.

Человеческое тело и человеческий дух достигли в Греции совершенства, воплотившегося в безупречных творениях, которые даже в виде обломков являются для современного искусства недосягаемыми образцами.

Бездушие правителей цивилизованного мира к потомкам народа, которому обязаны этой цивилизацией и который ныне на удивление всем восстал из пепла, является чем-то совершенно непостижимым.

Наш век – это век войны угнетенных против угнетателей, и все вожаки привилегированных банд убийц и мошенников, именуемых государствами, ищут друг у друга помощи против общего врага и забывают свои распри перед лицом более грозной опасности. Все деспоты Земли входят в этот священный союз.

…Испанский полуостров уже свободен. Франция частично освободилась от зол, которые тщетно стремится возродить ее жестокое, но слабое правительств. В Италии посеяны семена кровопролитий и бед, и, чтобы собрать жатву, там подрастает могучее племя. Мир ждет теперь только вестей о революции в Германии, и мы увидим, как тираны, понадеявшиеся на тамошнюю косность, будут низвергнуты в пропасть…»[78]

Шелли вновь был полон надежд.

5

Одной из примечательных фигур пизанского круга был граф Джон Тафф – эмигрант из Ирландии. Поселившись в Италии, Тафф начал изучать Данте – поначалу это было средством как можно глубже вжиться в итальянский язык, но в результате эта работа превратилась в монументальный двухтомный комментарий к творениям Данте. Стараниями Шелли и Байрона комментарий был со временем опубликован. По всем вопросам, связанным с Данте и вообще с итальянской культурой и историей, оба поэта неизменно обращались к Таффу.

После первого посещения семьи Шелли в ноябре 1820 года Тафф стал их частым гостем – три, четыре раза в неделю он неизменно проводил вечер в их обществе. Через месяц знакомства Шелли так расположился к Таффу, что подарил своего «Освобожденного Прометея», несмотря на то что в его распоряжении было всего несколько экземпляров недавно вышедшей книги. С другой стороны, Шелли жаждал аудитории, и те щедрые похвалы, которые расточал граф, не могли не трогать сердца поэта.

– Вы удовлетворяете мое писательское тщеславие, – улыбаясь, говорил Шелли.

Нередко Шелли и Тафф вели богословские споры, при этом Шелли пытался шуткой снизить религиозный пафос правоверного католика.

Тафф вспоминал, что Шелли, не принимавший основных доктрин христианства, называл себя атеистом, вслед за ними и друзья называли его так.

– Но это неправильно, во всяком случае, когда я узнал его, он не был атеистом. Его религией была Любовь. Шелли любил мир, он проник во все, что живет в этом мире и что умирает, что плачет, ищет, стремится…

«Он был очень похож на оленя, который бежал вниз с холма и оглянулся на своих преследователей-охотников, и это только усилило дикие крики погони и еще больше выявило жестокость преследователей». На первый взгляд странное и какое-то необязательное сравнение, но по своей глубинной сути – очень верное.

Шелли относился к Таффу со смешанным чувством: он ценил его ученость и доверял его литературному вкусу. Но в то же время он с трудом сдерживал зевоту, когда тот за полночь засиживался у них в гостиной и разговор, постепенно снижаясь, опускался до пошлых светских сплетен – граф был их великим знатоком. В минуту раздражения Шелли написал Клер: «Мистер Тафф ездит верхом, читает, переводит, сочиняет, восхищается, жалуется, кланяется, извиняется… Он бы смертельно наскучил, если бы заходил чаще». Видимо, к этому времени Тафф перестал наносить Шелли ежедневные визиты. Постепенно «мудрый маленький джентльмен» начал надоедать и Мери.

Очарования и разочарования быстро следовали друг за другом, круг друзей обновлялся, и в этом было движение жизни.

6

В январе 1821 года в Пизу приехали юные приятели Томаса Медвина Эдвард и Джейн Уильямсы с двумя маленькими детьми, а несколькими месяцами позже к ним присоединился Эдвард Трелони. И Уильямсы, и Эдвард Трелони вскоре стали самыми близкими друзьями Шелли. Предыстория этого внезапного прибавления к пизанскому кругу весьма любопытна и подробно изложена в книге Трелони «Воспоминания о Шелли, Байроне и других».

Летом 1820 года Трелони жил в деревне на берегу Женевского озера. Самым интересным человеком в округе был молодой, хорошо образованный книгопродавец из Лозанны.

Однажды, сидя в тени акации на террасе своего магазина, книгопродавец сказал заглянувшему к нему Трелони, что обычно поэзию молодых англичан – Байрона, Скотта, Мура – он легко воспринимает где-нибудь на ходу, между дел. «Но сейчас мне попалась книжка – тоже ваш молодой соотечественник, некий Перси Биши Шелли, “Королева Мэб” – эта книга заставила меня сесть, вдохнуть побольше воздуха и задуматься…»

– Как вы обратили на нее внимание? Я впервые слышу это имя, – удивился Трелони.