История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Да, борьба не стихает, а напротив, обостряется. Основные линии нападок на Шелли в современном литературоведении и критике проступают еще более ясно и недвусмысленно. Какой злобой дышит каждая страница брошюры, написанной Спендером; то же можно сказать и о книге лидера англо-американского модернизма Элиота, автор буквально уничтожает создателя «Освобожденного Прометея». На работы Т. С. Элиота, на его лекции в Гарвардском университете, прочитанные в 1932–1933 годах, поныне с удовольствием ссылаются все те, кому хотелось бы «разделаться» раз и навсегда с поэзией Шелли. Хотелось бы… но не удается, приходится спорить с серьезным и опасным противником. «Его идеи и интересы так схожи с нашими; мы чувствуем, что его дебаты об английской и европейской политике, религии, морали и природе любви – наши еще незавершенные дебаты», – пишет один из новейших биографов Шелли Ливен Ро.

Да, судьба наследия Шелли в западной культуре XX века неоднозначна, как и само его творчество. В англоязычной поэзии возобладали иная поэтическая техника, иные настроения, и те, кому дорог мятежный дух романтика, могут, увы, лишь примириться с его реформистской «практической» программой общественных преобразований и с утопическими видениями мгновенно-бескровных революций. Приятие этой стороны творчества Шелли требует от читателя определенной временной поправки, исторической и эстетической дистанции. Исторический опыт полутора столетий превращает многое из сказанного Шелли в «легкое золото из рук феи и эльфа», – слова Роберта Фроста. И социальные, и эстетические воззрения Шелли имеют множество очень серьезных оппонентов, чьи высказывания недопустимо сводить, как это иногда имеет место, к критиканству «консерваторов и реакционеров». Все намного сложнее. Отметим только, что сама интенсивность споров о Шелли – свидетельство большой жизнеспособности наследия поэта, его значимости для современного человека и мира.

4

Слава Байрона в России первой трети XIX века на целое десятилетие затмила Шелли. Свидетельства современников не оставляют никаких сомнений относительно того, какое политическое, социальное и эстетическое значение имело восторженное увлечение Байроном, через которое прошли молодой Пушкин и его друзья, будущие декабристы, а позже Лермонтов. Байрон был для них общепризнанным вождем европейского либерализма в эпоху политической реакции, наследником идеалов французской революции, певцом и борцом национально-освободительных движений. Байронический герой отмечен гордыней, неуступчивостью, отказом от компромисса – это прежде всего Онегин, «москвич в Гарольдовом плаще», лишний человек, затем Печорин со всем его загадочным скептицизмом.

Первые же упоминания о Шелли в русской печати начали появляться лишь в начале 30-х годов, да и то не иначе как в связи с его великим другом Байроном. В «Энциклопедическом словаре» А. Плюшара, в томе, вышедшем в 1834 году, в статье «Байрон» говорилось: «Лучший друг его Шеллей утонул, захваченный бурей во время морской прогулки»; в том же году в русском переводе «Исповеди» де Квинси можно было прочесть не только цитату из «рассуждения Шеллея о старости», но даже строки из его поэмы, названной здесь «Мятеж Ислама». Позже даже официальная газета «Северная пчела» сочла возможным поместить на своих страницах небольшую статью: «П. Б. Шеллей. Воспоминания о лорде Байроне первого его друга».

В 1835 году в Москве вышла книга Д. Вольфа в переводе с немецкого Н. Лавдовской «Чтения о новейшей изящной словесности». Книга эта обратила на себя внимание; экземпляр ее Пушкин поставил на полку своей библиотеки. В «Чтениях» несколько страниц Вольф посвятил Шелли: «Хочу указать на человека, превзошедшего гениальностью, высокостью и самобытностью всех этих благочестивых поэтов, но при всем том навлекшего на себя такую ненависть соотечественников, что они и после смерти его не воздают ему должной справедливости». А далее Вольф дает интересную характеристику творческого наследия поэта: «Шеллей обладал необыкновенными сведениями почти во всех отраслях человеческого знания и, кроме того, глубокой проницательностью и прекрасным вкусом: но колебания его духа между крайностями и борьба его философии с поэзией о первенстве в произведениях этого поэта не допустила его дать своим творениям надлежащего совершенства, полноты и окончательности посредством внутреннего спокойствия.

Если б несчастный Шеллей пожил подолее, то позднейшими своими творениями, умиротворившись и успокоившись от гонений суровой судьбы, он, без сомнения, восторжествовал бы над всеми своими противниками». Эту характеристику поэта Вольф заключал словами Байрона: «Шеллей имеет в своем сердце поэзии более, нежели кто-либо из смертных; если б он не столько погружался в мечтательный мистицизм, не мечтал воздвигать утопию и не осмеливался выдавать себя преобразователем, то его право занять между поэтами высокое место – необходимо долженствовало бы быть признано. Впрочем, не со многими поэтами было поступлено так позорно, как с ним».