История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Перси все больше уверялся в том, что наконец божество обрело материальную форму, и форма эта была непреодолимо женской. Мери всякий раз с пылким вниманием следила за полетом его мысли. Ее ум, воспитанный автором «Политической справедливости», был способен парить на тех же высотах. Мери к своим 16-ти годам много прочла, узнала, продумала, но это не только не пресытило ее, а наоборот, усилило ту страсть к знаниям, которую отец не раз отмечал в характере своей дочери.

Письма Годвина – единственный источник, из которого мы узнаём о Мери в годы ее отрочества и ранней юности. Например, «ей свойственны на редкость смелый, порой даже деспотичный, деятельный ум и упорство, поистине неодолимое. Оно проявляется во всем, за что бы она ни взялась».

В 1814 году путешествие по дорогам Франции было небезопасно. Всего 4 месяца назад Наполеон подписал акт об отречении, так что брошенные на произвол судьбы шайки солдат-мародеров грабили проезжавших. Мери, Перси и Клер предпочитали проводить ночи где-нибудь в трактире, возле дымящего очага, опасаясь лесных привалов. В одной из харчевен Мери услышала от местных жителей страшную историю об ученом из рода Франкенштейнов, который, пытаясь отыскать ключ к бессмертию, разрывал свежие могилы и пытался оживить мертвецов. Этот рассказ накрепко засел в ее памяти. Молодые продолжали ежедневно вести дневниковые записи. Обычно сведения были лаконичны: перечисления городов, деревень, долин, все достопримечательности их пути, а также названия книг, на чтение которых они выкраивали время в любых условиях. Иногда они пользовались одной записной книжкой: сохранился рукописный томик, где литературные наброски Мери соседствуют с черновыми строками неоконченных стихов Шелли.

Через три недели путники пересекли границу Швейцарии, где погода стояла холодная и дождливая, так что вскоре беглецы затосковали по комфортным английским коттеджам, по душистому английскому чаю, кроткому небу, по многолюдным улицам Лондона, где все говорили на родном языке. Итак, путешествие закончилось.

Лондон встретил их множеством проблем. Годвин решительно отказался принять блудных детей. Шелли пришлось скрываться от кредиторов – над ним висела реальная угроза долговой ямы. Мери волновалась и тосковала, большую часть времени проводя в одиночестве в гостиничном номере. В целях конспирации адреса гостиниц часто менялись. По свидетельству Пикока, Шелли никогда не были так одиноки и бедны, как зимой 1814–1815 годов. С конца 20-х чисел октября Перси проводил дома только субботние ночи, когда по законам Англии в течение 24 часов с полуночи беглецы, преследуемые полицией, неприкосновенны. В другие дни (уже второй раз за короткий период) Мери приходилось встречаться с Перси тайком – то у Пикоков, то в каком-нибудь кафе или в книжной лавке, то в соборе св. Павла, то и вовсе на улице. 27 октября Мери пишет: «Любовь моя, зачем наши радости столь кратки и тревожны?» Каждая ответная записка Шелли заканчивалась завереньем: «Моя любимая, скоро мы будем вместе».

Только к середине ноября угроза ареста как будто бы миновала. И теперь ничто не могло поколебать приподнятого, радостного состояния Мери, пока Шелли был рядом. В доме Пикоков Шелли неожиданно встретил старого приятеля Хогга и радушно пригласил его к себе. «Любопытно взглянуть на семейное счастье сумасшедшего Шелли», – подумал Хогг, принимая приглашение. Результат визита оказался неожиданным для всех. Мери встретила его настороженно. «Британец, истинный британец, – про себя отметила Мери, не вступая в разговор о пользе традиций, спорта и общественных школ. – Теперь он перечислит годы хорошего портвейна…» Хогг действительно назвал несколько дат, Мери засмеялась и предложила чаю. Однако вскоре она почувствовала, что этот консерватор – небезынтересный собеседник. Тогда Мери завладела его вниманием, ей это ничего не стоило, и от скепсиса и даже сарказма Хогга не осталось и следа. Он был заворожен умом и женственностью миссис Годвин.

«Я искренне рад, что у тебя появился новый друг, это вернуло мне старого – мы оба в выигрыше», – сострил Перси.

Мери очаровала Хогга, перевернув этим наиболее странную, в будущем по-разному истолкованную страницу своей биографии.