История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Почти все время оба поэта проводили на озере, порой отсутствовали по нескольку дней. Но в плохую погоду, когда нельзя было ходить под парусом (а это лето в Женеве выдалось на редкость дождливым и ветреным) все общество, в которое входил и личный врач Байрона, итальянец Полидори, собиралось на вилле Диодати. Развлекались, читая вслух истории о привидениях. «Эти истории, – вспоминала Мери, – возбуждали в нас желание подражать им». Однажды было решено, что каждый напишет рассказ о сверхъестественном. Полидори придумал жуткую историю о даме с черепом вместо головы – в наказание за то, что она подглядывала в замочные скважины. Что делать дальше с героиней, он не знал. И вынужден был отправить ее в семейный склеп Капулетти.

Поэтам очень скоро наскучила проза, и они отказались от темы, явно им чуждой.

Мери решила сочинить повесть и потягаться с теми историями, которые подсказали эту затею. Она искала сюжет, который обращался бы к тайным человеческим страхам и вызывал бы нервную дрожь. Такую, чтобы читатель боялся оглянуться назад, чтобы у него стыла кровь и громко стучало сердце. «Если мне это не удастся, то мой рассказ не будет отвечать общему замыслу. Я старалась что-то придумать, но тщетно. Меня охватило то полнейшее бессилие, когда усердно призываешь музу, а в ответ не слышишь ни звука. Да, это худшая мука для сочинителя». Шелли спрашивал каждое утро: «Ну как, придумала?» – и каждое утро, как это ни было обидно, приходилось отвечать «нет»…

Поэты часто и подолгу беседовали, Мери была их прилежным, но почти безмолвным слушателем. Однажды они обсуждали различные философские вопросы, в том числе секрет зарождения жизни и возможность когда-нибудь открыть его и воспроизвести. Они говорили об опытах доктора Дарвина (дедушки основоположника теории естественного отбора). Он будто бы хранил в пробирке кусок вермишели, пока тот каким-то необъяснимым образом не обрел способность двигаться. Решили, что оживление материи пойдет иным путем. Быть может, удастся оживить труп. Явление гальванизма, казалось, позволяло на это надеяться, может быть, ученые научатся создавать отдельные органы, соединять их и вдыхать в них жизнь. Беседа затянулась до полуночи, когда все разбрелись по своим спальням. Мери опустила голову на подушку, еще не заснула, но как-то глубоко задумалась, и в этом странном состоянии ей начали являться картины с яркостью, какой не обладают обычные сны.

Внутренним взором она необычайно ясно увидела бледного юношу, склонившегося над созданным им существом, и само это отвратительное существо, обтянутое мертвенно-зеленоватой кожей. Сначала оно лежало неподвижно, но вдруг, как бы повинуясь некой силе, неуклюже задвигалось. Зрелище было страшным, ибо что может быть ужаснее человеческих попыток подражать несравненным творениям создателя? Молодого ученого приводит в ужас собственное создание, и он в страхе бежит от него. Он надеется, что зароненная слабая искра жизни угаснет, если ее не поддерживать, и ожившее существо само собой станет опять мертвой материей. Юноша засыпает в предчувствии того, что небытие снова поглотит этого монстра. Его сон прерывает какой-то звук – это чудовище раздвигает возле его изголовья оконные занавески и глядит на своего создателя желтыми водянистыми, но осмысленными глазами.

Мери, очнувшись, пыталась отделаться от этого жуткого видения. Но прогнать его удалось не сразу. Она мысленно обратилась к своему замыслу, так долго не дававшемуся ей. «О, если б я могла сочинить рассказ так, чтобы читателя заставить пережить тот страх, который я пережила в эту ночь! Придумала! Вот оно – начало повествования. Пока достаточно описать призрак, явившийся к моей постели». Тут же невольно припомнилась услышанная в харчевне байка о неком Франкенштейне.