История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Шелли погрустнел и повзрослел. Только Мери, с ее даром сердечного участия, способна была понять, что, мучимый тоской и болью, он ищет утешения в своих фантазиях. Стоя на берегу, он пускал бумажные кораблики и, не отрывая глаз, следил за движением крошечных флотилий. При этом читал на память «Старого морехода» или «Балладу о старухе из Беркли» Саути. В таком рассеянном состоянии Шелли укрывался от настигшей его бури, от боли и разочарования.

Мери проявляла настоящее душевное величие, не стараясь влиять на него и навязывать ему собственные чувства и оценки. Даже в последующие годы, когда их отношения на время опустились до нижней точки на шкале любви, она была так же заботлива, внимательна к малейшим колебаниям его настроения и так же далека от сердечной холодности, в которой ее порою обвиняли.

Все это нелегкое время Мери была занята успешно продвигавшимся вперед «Франкенштейном». В дневнике от 14 мая 1817 года она записала: «Шелли читает историю Французской революции и вносит поправки во “Франкенштейна”, пишет предисловие к нему».

Закончив роман, Мери не могла, да и не пыталась покинуть созданный ею мир. Год работы над книгой как бы раздвоил ее сознание. А на повседневную реальность временами надвигалось нечто угрожающее, монстроподобная тень, обладающая нечеловеческой величиной, силой, ловкостью. Чудище, как Мери описала его в романе, с легкостью взбиралось на отвесные скалы, преодолевало огромные водные пространства, неслышно подкрадывалось к намеченным жертвам – родным и близким своего создателя Франкенштейна. На шее задушенного, как визитная карточка, оставались два красных пятна – следы пальцев.

В такие моменты Мери неосознанно прижимала к себе Уильяма и мысленно взывала к Шелли, если он отсутствовал, ощущая, что ее сосредоточенный волевой и любовный посыл сохранит любимого мужа в зоне света и добра. Образ Франкенштейна особенно удался, несмотря на то что не был безусловно близок автору; подсознательно она винила его в трагических последствиях научного эксперимента.

Молодой швейцарский ученый Виктор Франкенштейн убежден в могуществе человеческого разума. Убедившись в несостоятельности алхимии, он обращается к современному естествознанию, поступает в женевский университет и увлеченно изучает химию, анатомию, физиологию, физику…

Каждое утро он посещает анатомический театр городской больницы. Это было место не для слабонервных. На столах для препарирования раскладывали трупы, и студенты вшестером или всемером принимались копаться в их костях и внутренностях. Зловоние смерти, тьма страха, неизвестная сила… «Однако, – думал Виктор, – сумей я победить смерть, что тогда? Вот где делается будущее. Здесь, в анатомическом театре».

Однако ничто не произвело на него впечатления столь глубокого, как демонстрация электричества мистером Дэви. Ток пропускался через мертвое тело и приводил труп в движение. «Мы откроем тайны электрического потока. Мы воссоздадим молнию. Мы отыщем дух жизни». Так начался путь к славе, закончившийся ужасом и смертями тех, кто был всего дороже и ближе молодому ученому. Но, как ни странно, чудище-монстр изображается с некоей долей материнского чувства, в его исповеди своему создателю, Франкенштейну, читатель ощущает одиночество, безвыходность и неизбежность его поступков. Эта исповедь монстра трогает нас, но не Франкенштейна. С проникновением в психологию монстра в подсознании Мери все болезненней образуется очаг тревоги, опасения за жизнь детей и мужа…

Прочитав «Франкенштейна», Байрон написал: «Считаю, что это удивительное произведение для девочки девятнадцати лет». Такая похвала много значила – Байрон был взыскательным критиком. Когда работа была закончена, Мери отправилась в Лондон искать издателя. Она поселилась у отца, хоть общение с ним ее тяготило. Годвин с упорством маньяка постоянно говорил о деньгах. Однако внутренняя связь с отцом никогда не прерывалась и была очень глубока – возможно, глубже, чем она сама осознавала. В эти дни на Скиннер-стрит Мери перечитывала «Чайльд-Гарольда». Фоном звучал голос Байрона, который не раз в счастливые вечера на вилле Диодати читал вслух стихи из третьей песни «Гарольда», сочиненной в Швейцарии.

В письме к Шелли Мери сетовала: «Стало очень грустно. Передо мною проплывали озера и горы и лица тех, что были связаны с читаемыми сценами. Почему время не замирает в те блаженные минуты, когда теряешь счет часам и дням?»

Издательства, в которые Мери отправила «Франкенштейна», сочли возможным автором романа Перси Биши Шелли. В результате роман вышел анонимным.

Второго сентября Мери родила третьего ребенка. Девочку назвали Кларой. (Странен, на мой взгляд, выбор имени, весьма странен. – Г. Г.). Через несколько дней Мери уговорила Шелли поехать в Лондон для консультации с врачом – состояние его здоровья очень волновало ее. Заодно он намеревался отдать издателю только что законченную поэму «Восстание Ислама».