История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

По установившемуся уже обычаю его сопровождала Клер. «Любовь моя, ты даже не можешь вообразить себе, как больно мне было видеть твою слабость и всё усиливающуюся болезнь», – писала Мери мужу. Она с нетерпением ждала его, но возвращение в Марло откладывалось. На этот раз его выследили кредиторы Клер, и он кружил по Лондону, стараясь получить хоть сколько-нибудь в долг. (Долги в XIX веке – это особая социологическая тема, заслуживающая пристального внимания исследователей. Долг считался не лучше надувательства, для должников существовали долговые тюрьмы и специальная полиция. Долг приобрел черты психоза, и его жертвы были загипнотизированы страхом.) Клер вернулась в Марло одна, без Шелли, в кликушеском состоянии, которое лишь усугубляло волнение Мери. Как всегда, когда Шелли одолевали неприятности, он начал рваться из Англии, да и врачи советовали ехать к морю. Его все больше привлекала Италия. В пользу Италии говорило и то, что там жил Байрон – Шелли понимал, что поколебать его безразличие к дочери могло лишь появление Аллегры собственной персоной. Против поездки за границу был только Годвин.

«Не знаю, говорит ли во мне давнишняя привычка или привязанность, но из-за безмолвного отцовского неодобрения я плакала, как в детстве», – говорила Мери. Но к отъезду она была, безусловно, готова, тем паче что Шелли проронил такие слова: «Там мое здоровье возродится».

С отъездом медлили только из-за невозможности быстро продать купленный в Марло дом. Место было чудное – кругом живописные рощи, но дом – сырой; несмотря на постоянно топившиеся камины, книги в нем плесневели. Беззаботная дружеская компания – Пикок, Ли Хент, Хог – скрашивала вынужденное ожидание.

12 марта 1818 года Шелли, Клер и трое детей снова пересекли Ла-Манш. Погода была великолепная, надежды – самые добрые.

В Италии здоровье Шелли и в самом деле стало поправляться. Клер оставалась подавленной – живший в Венеции Байрон не желал ее знать. Шелли вел с ним переписку. В конце концов, Байрон объявил, что готов взять дочь под опеку при условии, что Клер откажется от материнских прав, включая право видеться с ребенком. Клер, Перси и Мери сочли это неслыханной жестокостью. В конце концов, соблазнившись призрачной надеждой, что девочке дадут аристократическое воспитание и что она будет вращаться в кругу Байрона, Клер согласилась.

Молодые продолжали странствовать, осматривать достопримечательности, читать, пока, наконец, не прибыли в Ливорно, где по рекомендации Годвина навестили миссис Гисборн – подругу Мери Уолстонкрафт и приятельницу Годвина. После смерти первой жены Годвин сделал ей предложение, но получил отказ. В общем дневнике осталась запись, сделанная рукою Мери, о «долгом разговоре, который мы вели с ней о моем отце и матери».

11 июня того же 1818 года Мери, Клер и дети приехали к Шелли в Баньи-ди-Лукка, где их ожидал уже снятый дом. Здесь они прожили всего два месяца, но таких отрадных и спокойных, что Шелли даже показалось, будто вернулись их лучшие времена. Мери пишет миссис Гисборн: «Нам тут очень удобно. Если бы Паоло не обсчитывал нас, то был бы не слуга, а настоящее сокровище. Читаем Ариосто, вечерами бродим по дивным холмам». Шелли сообщил Годвину, что Мери «значительно продвинулась в итальянском. Читаем вместе с ней великих авторов».

Сам Шелли за 10 дней перевел «Пир» Платона.

Из Лондона пришли добрые вести: «Франкенштейна» принимают дома хорошо. Хоть есть и недовольные, но равнодушных нет.

Мери и Перси поддерживали творческие планы друг друга, а рядом маялась и тосковала Клер. Байрон отправил Аллегру к миссис Хоппнер – жене английского консула в Венеции. Шелли, решив, что только личные переговоры с Байроном могут изменить положение дела, вместе с Клер отправился в Венецию.

Мери недолго наслаждалась покоем. Неожиданно заболевает маленькая Клара. И тут – в самое неподходящее время – приходит письмо от Шелли с просьбой немедленно ехать к нему с детьми. Мери с тяжелым сердцем пускается в путь. После четырех томительных жарких дней дороги Мери с детьми добирается до Венеции. За это время у Клары поднимается жар, девочка уже тяжело больна. Шелли устроил их в гостиницу и привез врача. Но было уже поздно. Тем же вечером малютка умерла. Мери записала: «В ее крохотном личике, как мне воображалось, я видела значительное сходство с отцом». Перед друзьями Мери держалась героически, лишь Шелли видел, в какое отчаяние привел ее этот новый удар.

Судя по дневниковым записям, Мери не обвиняла Шелли в его поспешном и, как понятно, необязательном срочном вызове семьи в Венецию. Байрон, увидев Шелли, тотчас сменил тон и проявил благоразумие, охотно разрешив Клер провести неделю с дочерью. Быстро покончив с затянувшимися переговорами, он усадил Шелли в свою гондолу и увез на остров Лидо, где они пересели на ожидавших их лошадей и могли вести разговоры о литературе сколько душе было угодно. В эти благостные дни Шелли и отправил Мери злополучный вызов…

Странно, что и сам он впоследствии не раскаивался в этом поступке, приведшем к трагедии.