История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

На Мери, при хрупкости ее здоровья, тяжело сказалась потеря девочки, разделившей судьбу ее собственных детей. Случившееся ввергло Мери в бездонную тоску, как после смерти Уильяма. Она старалась реагировать на продолжающуюся жизнь – мужа, друзей, но ей это удавалось с трудом. И только на прибытие собственной яхты Шелли она откликнулась большим письмом к Гисборнам: «Это красивое создание, хотя в ней всего 24 фута на 8, яхта очень пропорциональна, маленькое судно, но кажется раза в два больше истинных размеров. По первоначальному замыслу яхту назвали “Дон Жуан”, но теперь, когда Байрон строит собственную, а эта будет принадлежать только Шелли, мы поменяли ее имя на “Ариэль[100]”. Пытались стереть старое название, все было испробовано (даже винный спирт), но парус лишь покрывался пятнами, и более ничего. Наконец грязный холст заменили на новый, пришили рифы, и теперь парус выглядит отлично. Не знаю, что скажет на это Байрон, но даже лорду непозволительно превращать нашу яхту в угольную баржу».

Супруги порядком устали от Байрона. Порой Мери выходила в море с Шелли и Уильямсом, но чувствовала она себя плохо, так что не испытывала никакой радости. Мери утомляло все, но особенно быт. Одно дело провести вечер под мелодичное пение Джейн Уильямс, и совсем другое – делить с ними кров при полном отсутствии комфорта. Это сейчас вокруг Каса Маньи (последнего приюта Шелли) вырос оживленный городок, а тогда провизию приходилось доставлять издалека по морю и горным тропам. Восторженное состояние Шелли, буквально влюбленного в свою яхту, плохо сочеталось с меланхолией Мери. Когда она не могла выйти в море, он брал с собой Джейн, которая при нем не упоминала ни о каких домашних делах. Шелли тянуло к ней, но в его чувстве не было ничего от той ослепляющей страсти, которую он питал недавно к Эмилии Вивиани. Джейн была грациозна, женственна, мила в обращении и проявляла это весьма непринужденно как раз в то время, когда Мери подобное было не по силам. Шелли ранила кажущаяся холодность жены, но это было плохое самочувствие Мери. Поспешный отъезд из Пизы – скорее даже бегство с Клер после трагического известия о смерти Аллегры – самым пагубным образом повлиял на ее здоровье, и Шелли с болью замечал, что Мери перестали волновать его дела, его пугало безучастное выражение ее лица, а ликующее единодушие Уильямсов вызывало зависть.

Шелли посвятил Джейн немало нежных лирических строк, но ей никогда и в голову не приходило встать между супругами. Шелли отзывался о Джейн, мягко говоря, разноречиво. Из письма Гисборнам: «…Джейн нравится мне все больше… Она любит музыку, а грациозность ее фигуры и движений искупает недостаток литературного вкуса…» А вот что он пишет Клер, которая находилась в это время во Флоренции, и никто не знал, решится ли она присоединиться к их компании: «Джейн плохо чувствует всеобщее, она тоскует о своем доме и кастрюлях, принадлежащих ей одной. Мери хворает, но все так же кротка, впрочем, упомянутая кротость Мери пришла на смену истерическим взрывам. Мери была выведена из себя и неуравновешенностью Джейн, которая не стеснялась проявлять ее в домашней обстановке, и страхом перед собственной серьезной болезнью». 16 июня у нее случился выкидыш, и состояние ее было таким тяжелым, что и сама она, и окружающие не надеялись на благополучный исход. Воспоминания об этой болезни, о чувстве неотвратимо приближающейся смерти Мери описала много лет спустя: «У меня не было ощущения, будто я перехожу в иное мироздание и попадаю в круг иных законов. Бог, сотворивший этот дивный мир, создал и тот, к которому я приближалась, и если в этом есть любовь и красота, то есть она и в том, другом. Я чувствовала, что мой дух, освободившись от телесной оболочки, не исчезнет, а будет сохранен какой-то благодатной доброй силой. Я не испытывала страха, скорее охотно поддавалась смерти, хоть не стремилась к ней сама. Было ли причиной такого душевного спокойствия мое состояние, не доставлявшее мне боли, а только слабость от потери крови, не берусь сказать. Но так оно было и возымело то благое действие, что с той поры я больше не испытываю ужаса при мысли о грядущей смерти, и даже если мне грозила бы насильственная смерть (самая тяжкая для человека), мне кажется, что я смогла бы, пережив первый удар, вернуться мысленно в то время и снова ощутить полнейшее смирение».