История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Мери нашла, что новый друг отлично дополняет их круг. В дневнике Мери от 19 января 1822 года читаем: «Гуляю с Джейн, вечером – в опере. Трелони экстравагантен, странный человек – отчасти это у него естественное, отчасти напускное, но очень ему подходит, если принять его манеры, которые хотя и резковаты, но не лишены учтивости, нельзя не согласиться, что они прекрасно сочетаются с его обликом мавра (у него восточный вид, но не как у азиата), с темными волосами и торсом Геркулеса. К тому же от его наружности веет дружелюбием, особенно когда он улыбается, и это убеждает меня в доброте его сердца. Он рассказывает о себе диковинные истории, такие страшные, что стынет кровь, когда своим звучным ровным голосом в простых, но энергических выражениях он описывает самые отчаянные положения, и все это между 13 и 20 годами жизни. Но глядя на него, я верю сказанному. К тому же, утомившись сонной вялостью между людьми, я рада встретить человека, который среди прочих ценных свойств имеет и способность увлекать мое воображение».

Это особенно кстати, потому что в этот период времени у Мери появилась склонность к самонаблюдению и самоанализу. В дневниковой записи 7 февраля 1822 года: «Читала Гомера, Тацита. Шелли и Эдвард уехали в Специю. Гуляла с Джейн. Вечером были с ней в опере. Потом был бал у миссис Леклерк, куда меня сопровождал Трелони. Как часто во время долгого, ужасно затянувшегося праздника, среди пестрой толпы, где все танцуют, звучит музыка, вдруг настроение меняется, и быстрой чередой, как тени облаков, гонимых ветром, так и в душе мелькают ощущения, в которых отражается – о нет, не искажаясь, – тихая жизнь духа. Всё твое прошлое как будто опускают на весы и сонм образов, воспоминаний, лежащих на одной из чаш, клонят долу. Перед тобой проходит все, что ты когда-то чувствовал, о чем мечтал; но ты глядишь со стороны из мглистой сени на то, как горькие сердечные утраты, обманутые ожидания и смерть, какой она перед тобой предстала, всё покрывают погребальной пеленой. Былое, настоящее, грядущее равно унылы; и – средоточие несущегося круга, ты сам “колеблешься с круговоротом мира в каком-то полузабытьи”. Воззвавши к небесам, ты молишь вечные созвездия, чтобы твоим страстям и чувствам, которые и есть ты сам, было даровано также же бессмертие… Ты молишь у небесной силы, чтобы твой разум уподобился ей ясностью и чтобы слезы, застилающие взор, хлынули ливнем и исторгли из глубин души уныние и слабость. Но где высокий свод? Где звезды? Над головой лишь потолок из сотни быстрых жадных огоньков вместо прекрасного и вечного небесного сияния. Ты подавляешь свой восторг, глотаешь слезы, отметаешь народившиеся мысли, но…

Вдруг все переменилось – случайный взгляд и чье-то слово зажгли вяло струившуюся кровь, в глазах запрыгали смешинки, встрепенулось сердце.

Пирует королева что ни день,
Ей, позабывшей тяготы правленья,
Одна забота – всех очаровать».

На следующий день, 8 февраля, Мери продолжает анализировать свое состояние в разных жизненных, временных ситуациях: «Порой я встряхиваюсь от привычного однообразия, и мысли мои устремляются в иное русло; но как бывает трудно унять обильно льющуюся кровь, как трудно оборвать свободно изливаемую мысль и возвратить разгоряченное воображение в его обычные пределы. Я чувствую признательную нежность ко всем, будь то незнакомцы, кто вызывает этот рой идей, касается в моей душе струны, рождающей гармонию и дивное звучание, так что я совлекаю пелену с диковинного мира и, не мигая, созерцаю солнце, словно по ступеням, взбираюсь вверх по странным прихотливым мыслям и поднимаюсь к… (здесь Мери, видимо, кто-то прервал. – Г. Г.) Читала Эмиля. Обедала вместе с Джейн, потом гуляли. Вечером приходили Трелони и Джейн. Трелони рассказывал много занятных и увлекательных историй о годах отрочества. Читала третью песнь “Ада”.

Считается, что Божий промысел являет себя в том, как из дурного вырастает доброе – мы извлекаем добродетели из наших недостатков. И посему я благодарна Господу, который сделал меня слабой, и я могу сказать: “Да будет воля Твоя”. Но никогда я не восславлю человека, который опустился из-за слабости, хоть знаю, что и достоинство, и совершеннейшая мудрость произрастают и на горьком пепелище».