История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Через два года после того, как Перси поступил учиться в Кембридж, Мери сняла меблированные комнаты в Патни, находившиеся в то время в семи милях от Лондона. Там ей жилось вольготнее, она стала готовить к печати сборник прозаических сочинений Шелли. Но нажитый недавно печальный опыт лишал ее душевного покоя – она разрывалась между желанием опубликовать каждое написанное мужем слово и надеждой завоевать читающую публику, которой только теперь предстояло узнать взгляды Шелли, высказанные без обиняков. Работая над его рукописями, Мери советовалась с Хентом, который охотно помогал ей. Обоим было совершенно ясно, что нужно сделать правку, иначе сочинения Шелли не пройдут цензуру, а может статься, что и сам издатель откажется от них, убоявшись рисков. Так, перевод платоновского «Пира» поставил их в тупик. Получилось примерно следующее: «Рядовой читатель подумает, что речь идет об обычной любви, а искушенный поймет, что подразумевается на самом деле». Все-таки она приняла правку Хента только отчасти: «Я не могла заставить себя убрать слово “любовь” из трактата о любви». В прозе Шелли были и другие места, которые они дружно решили было опустить, но после долгих размышлений Мери отбрасывала осторожность и вновь оставляла их в последнюю минуту. «Я очень хочу, – писала она Хенту, – восстановить эти места, отчего не восстановить? Мы пишем, чтобы показать его, а не себя». Тем самым ее готовность идти на уступки ради соблюдения приличий была отнюдь не безгранична. К ее чести следует вспомнить, что она рисковала мнением публики, чьего неудовольствия боялась смертельно, ибо стремилась увековечить славу Шелли. Работа над прозаическими сочинениями мужа вновь разбередила ей душу, и она снова захворала. «Болезнь доводит меня до умопомешательства», – записала она в дневнике. Но после выздоровления появляется другая запись: «Сквозь тучи моей жизни брезжит надежда… Новая надежда… Может ли у меня быть новая надежда?.. Дружба – надежная, поддерживающая, долгая, союз с сердцем великодушным и страдающим, которому я могу дать утешение; ежели так оно и будет, то это счастье. Но я больше не доверяю судьбе. Я, разумеется, доверяю неизменной мягкости и искренней привязанности О., но не разведет ли нас жизнь в разные стороны, не дав мне послужить ему утешением, а ему – опорой и поддержкой для меня? Посмотрим. Если я сумею внести свет в его ныне мрачное существование и воскресить его силой искренней и бескорыстной привязанности, я буду счастлива. Увидим!»

Исследователи считают, что О. – это незадолго до того овдовевший Одри Боклерк. Его имя встречается в дневниковых записях 1834 года и исчезает после сообщения о его женитьбе в том же 1834-м. Все это означает, что между Мери и ее привлекательным знакомым были романтические отношения. С семьей Боклерков Мери была дружна с 1830 года. Майор Одри Боклерк несколькими годами моложе Мери. В промежутке между 1832 и 1837 годами занимался политической деятельностью – был членом парламента, входил в крыло радикалов. Трудно сказать, была ли Мери влюблена в него, если нет, то остается неизвестным, к кому обращена тоска, звучащая в приведенных словах.

В том прозаических произведений Шелли, увидевших свет в 1840 году, вошла «История шестинедельного путешествия» – описание первой поездки Мери, Шелли и Клер по Европе. В том же 1840 году Перси достиг совершеннолетия, и на гонорары от публикации за сочинения мужа Мери могла повезти сына за границу. Да Перси и сам получал теперь постоянное содержание от деда. В феврале следующего года ему предстояло окончить Кембридж, а тем временем можно было и попутешествовать. К Мери и Перси присоединились два его приятеля по колледжу. Мери надеялась, что на континенте, куда он теперь сможет ездить часто, он встретится с людьми, которые пробудят в нем жажду самоутверждения и социальные амбиции. Но пока присущее сыну чувство справедливости искупало недостаток оригинальности. Самой Мери пришлось нанять для себя горничную – она уже не могла обходиться без помощи и, хотя не была по-настоящему богата, перестала чувствовать дыхание настигающей ее нужды.

Отчалив от берегов Англии, Мери сделала в дневнике такую запись: «Как я ни устала, нужно отметить этот вечер, один из немногих примиряющих, целительных. Лондон угнетает заботами, разочарованиями, недугами, всё вместе так удручает и раздражает меня, что родник блаженных грез во мне почти заглох. Но в такую ночь, как нынешняя, он снова оживает. Морская гладь, ласкающий ветерок, серебряный серпик нового месяца на западной части небосклона. В природе – тихая минута, которая пробуждает мысль о Боге, о полном покое».