История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

За эти годы Мери состарилась сильнее, чем следовало по календарным срокам. Она сама почувствовала, что стала жестче, суше. «Я совсем ушла в себя, в свои несчастья, чувства, мысли о Перси, – писала она Трелони. – Как говорит Гамлет, мне не страшны ни мужчины, ни женщины». Когда 7 апреля 1836 года умер Годвин, она не ощутила душераздирающего горя, как было бы, наверное, десятью годами раньше. Она за ним ухаживала, сидела у его одра в последние часы, похоронила рядом с Мери Уолстонкрафт, исполнив его волю, и подала властям бумагу с просьбой назначить пенсию его вдове. Скончался Годвин на восьмидесятом году жизни, об этом есть запись в ее дневнике и несколько спокойных фраз в письмах. В его уходе она не видела трагедии.

Незадолго до кончины он получил от парламента судебную должность при казначействе. И оттого, что старому философу было дано узнать, пусть и запоздалое, спокойствие, у Мери стало легче на душе. Годвин завещал дочери издать его последнюю работу «Разоблачение духа христианского учения». «Мне очень не хотелось бы, чтобы этот труд, венчающий усилия долгой жизни и сочиненный в полной зрелости ума, был предан тьме забвенья. С тех пор как я достиг тех лет, когда люди приходят к сознанию ответственности за свои поступки, внести свою лепту в дело освобождения человеческого разума от рабства составляло главную цель моего существования».

Мери действительно собиралась издать его мемуары и письма, значительную часть которых собрала и прокомментировала. Но, несмотря на тихие укоры совести, не довела дело до печати. Причину этого она здраво объяснила Трелони: «В нынешнем году мне предстоит выдержать битву за моего бедного Перси. Нужно, не допуская дальнейшего разрушения его и без того пострадавших видов на будущее, добиться, чтобы он учился в Тринити колледже, где ему предстоит вступить в жизнь. Но ему пришлось бы делать это в минуту, когда общественное мнение ополчилось бы против его матери, причем на сей раз даже не из-за политики, а из-за религии, что отразилось бы на всем. Нет, он должен благополучно выйти в открытое море, прежде чем я предам себя ярости волн. Из чувства долга перед моим отцом, страстно желавшим посмертной славы, я готова в той мере, в какой это касается одной меня, принять несчастья, которые могут на меня обрушиться, если я стану мишенью злобных нападок и оскорблений толпы. Что касается собственных моих желаний, то я хочу лишь одного – безвестности. Что мне за дело до того, как партии поделят между собою мир? Что у меня была за жизнь?.. Прибавлю только то, что если мне порой случалось встретиться с участием, то уж никак не со стороны либералов».

Итак, рукопись Годвина была отложена до лучших времен. Его главный труд увидел свет лишь двадцать лет спустя после смерти Мери. Последний роман Мери «Фолкнер» появился в печати через год после кончины отца. Герой романа, некий Фолкнер, удочеряет осиротевшую Элизабет. Повзрослевшая Элизабет, к ужасу приемного отца, влюбляется в Джерарда Невила. Молодой человек был сыном любимой Фолкнером женщины. Сложные перипетии их связи довели ее до смерти. Невил был готов отомстить за гибель матери, но стараниями Элизабет в этой семье в конце концов воцаряется покой.

Работа над романом шла на редкость легко. Он был опубликован в трех томах в 1837 году. «Надеюсь, это будет моя лучшая книга», – записала она в дневнике. Но впоследствии считала, что и эта работа была всего лишь ради хлеба насущного, а вовсе не внутренней необходимостью, не моментом самовыражения. А ведь Мери как никто понимала: «Перо в руке, занятия, спокойствие – вот в чем мне предстоит искать лекарство».

Она слишком часто мучилась депрессией, чтоб не устать от сочинительства, которое была намерена оставить, как только смерть Тимоти Шелли даст ей материальную независимость. А он был крепок и здоров и не спешил сойти в могилу, что стало поводом для многих шпилек, отпускаемых ею на страницах дневника.

К ней обратились издатели с предложением подготовить к печати избранные стихи Шелли и сопроводить их биографией. Она рьяно взялась за дело. Сэр Тимоти в очередной раз пригрозил ей «отлучением» от наследства, но Мери продумала как обойти запрет, не вызвав его гнева. Она решила снабдить стихи литературными и биографическими комментариями – счастливая идея, которую впоследствии оценили читатели и биографы Шелли. Мери отважилась печатать стихи Шелли, насквозь проникнутые его дерзкими философскими идеями, хотя совсем недавно положила под сукно книгу отца из-за рискованных идей того же свойства. Ей была ясна простая истина: то, что пройдет в стихах, в прозе привлечет излишнее внимание. В этом и состоит преимущество поэзии. К тому же она сознавала, что поэзия Шелли, в отличие от прозы Годвина, лишь приглашение к размышлению и спору и что в великой поэзии, с ее сложной эстетической формой, скрывается вся многослойность человеческого опыта. А в величии Шелли она не сомневалась.