История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Так возвышенные иллюзии молодоженов при первом же столкновении с жизнью показали свою оборотную сторону. Отношения между людьми – и даже самыми близкими – упрямо отказывались укладываться в ту гармоническую «разумную схему», которая была с такой логической ясностью обрисована в «Политической справедливости» Годвина и в «Правах женщин» Мери Уолстонкрафт.

По свидетельству Пикока, Шелли никогда не были так одиноки и бедны, как зимой 1814–1815 годов: «Я часто проводил у них вечера и никогда не встречал ни единого посетителя».

Однако пока Мери была рядом, ничто не могло поколебать радостно приподнятого состояния духа Шелли. Они много читают, пишут, Мери под его руководством приступает к изучению греческого и совершенствуется в латыни. Их вкусы и взгляды удивительно совпадают. Занятия для Мери – не скучная обязанность, а наслаждение. Вся жизнь представляется ей долгим университетским курсом.

Шелли с восхищением утверждал, что одаренность новой ученицы превосходит его собственные способности: «Каким жестоким упрямством надо обладать, чтоб не видеть в ней самого тонкого и очаровательного ума, не признать, что среди женщин ей нет равных; и я владею этим сокровищем!»

Мери и Перси проштудировали вместе «Политическую справедливость» и потом принялись за «Посмертные произведения» Мери Уолстонкрафт. В списке книг, прочитанных Мери за последние месяцы 1814 года, – 37, у Шелли – 42 наименования.

«Письма Мильтона к мистеру Хартлибу» (трактат об образовании).

«История Вест-Индии» Эдварда Брайна (2 тома)[18].

«Жизнеописания революционеров» Джона Адольфуса (2 тома).[19]

Эссе «О гробницах» Уильяма Годвина.

«Калеб Уильямс» Уильяма Годвина (3 тома).

«Эмилия Галотти» Г. Е. Лессинга.

«Кандид» Вольтера.

Пьесы Джоанны Бейли.[20]

и многое другое. Здесь многотомные труды по истории Древнего и Нового мира, трактаты философов и социологов, сочинения античных классиков и современных поэтов, реже – романы.

Иногда Мери и Перси, сопровождаемые Пикоком, отправлялись за город, чаще всего к прудам возле Примроуз Хилл, или в Гайд-парк к речушке Серпантин. Карманы их были забиты бумажными корабликами, которые они мастерили заранее. С каким блаженством спускал Шелли на воду свои бумажные флотилии или устраивал фейерверк. Обычно, на радость Шелли, вокруг него собиралась толпа мальчишек. «Мне нравились невиннейшие забавы поэта», – вспоминал Пикок.

Слава богу! Прочь унынье!
В полуночной темной сини
Озаренная луной
Бесприютная княгиня
Горесть – снова ты со мной.

Слава богу! Прочь унынье!

Горесть, скорбная княжна, –
Наши помыслы близки,
И печаль моя отныне –
Только тень твоей тоски.
…

Прочь унынье… Сядем рядом,

Обводя влюбленным взглядом
Речку, рощу, сонный луг.
Чу! Кузнечик… птица… – Адом
Не зови земли, мой друг.
…

Пусть сердца – в одно срастутся,

Тени пусть – в одну сольются,
И, когда настанет миг,
Пусть над нами раздаются
Вешний шум и птичий крик.

Смейся ж, горести не зная!

Смейся, горесть неземная,
Над тенями, над людьми,
Тучей звезды застилая,
Крылья, горесть, распрями![21]

7

«Рыцарь эльфов» приуныл только тогда, когда неоплаченные долги Харриет и его собственные вынудили его скрываться от судебных приставов. О грозящем аресте беглецов предупредила всей душой сочувствующая им Фанни Имлей. В тот же день Шелли написал своему другу и издателю Томасу Хукему с просьбой поручиться за него и внести залог. Письмо это было отослано, как сообщает дневник Мери, 26 октября; в дневнике от 1 ноября записано: «Шелли ждет, когда Хукем пришлет денег оплатить счета». Видимо, ответа не последовало; еще некоторое время имя Хукема встречается на страницах дневников и писем, но не иначе как с определениями вроде «хладнокровный негодяй», «предатель», «злодей» и т. п., а затем и вовсе исчезает.

В дальнейшем издателем почти всех сочинений Шелли станет Чарльз Оллиер.

С конца двадцатых чисел октября до середины ноября Шелли проводил дома только субботние ночи, когда по законам Англии в течение двадцати четырех часов от полуночи беглецы, преследуемые полицией, неприкосновенны. В другие дни недели он встречался с Мери тайком то у Пикоков – мать и большой друг Томаса миссис Мара Пикок всем, чем могла, помогала Шелли, – то где-нибудь в книжной лавке, то в какой-нибудь безымянной гостинице или кафе, то в соборе св. Павла, а бывало, влюбленным приходилось просто бродить по неуютным осенним паркам среди черных, лоснящихся от сырости стволов.