История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Об этом событии Перси узнал из газет и через поверенного скончавшегося сэра Биши Шелли. Поверенный просил юношу воздержаться от поездки в Филд-плейс, дабы не усугублять и без того тяжелого состояния его матери.

Перси отлично понимал, что дело тут не в чувствах его матери, просто отец не желает видеть сына до тех пор, пока сам как следует не ознакомится с завещанием. Но Перси Биши-младший не желал дольше пребывать в неведенье. Он взял с собой Клер – теперь она повсюду сопровождала его, так как Мери была уже на последних месяцах беременности, – и 12 января отправился в родные пенаты с твердым намерением узнать, как распорядился покойный сэр Биши относительно своего любимого внука.

Сэр Тимоти, которому новый титул только прибавил спеси, был более чем когда-либо раздосадован недостойным поведением сына.

Как он, баронет, может допустить, что его сын изгнан из университета, живет в гражданском браке с не известной ему особой, пишет что-то отвратительно-беззаконное и не признает над собой ни людского, ни божьего суда.

– Поди скажи ему, что я не желаю его сейчас видеть, – приказал он слуге.

– Хорошо, – ответил Перси, – пока батюшка изволит читать завещание, я посижу в саду и тоже почитаю, – он достал карманное издание Мильтона и открыл на заложенной странице. – Но передай сэру Тимоти, что отсюда я никуда не уйду, – крикнул он вслед слуге.

Огромное состояние сэра Биши Шелли включало поместье его первой жены и поместье покойного брата Эдварда. Главной заботой его жизни было не дробить это состояние, а, передавая по наследству от отца к старшему сыну, увеличивать его посредством вкладов. Вклад каждого владельца должен составлять половину первоначально доставшейся наследнику собственности. Эту свою волю сэр Биши изложил в завещании. Наследник мог вступить во владение всем состоянием, если он соглашался выполнить поставленные условия. В противном случае ему уплачивается всего 80 000 фунтов, в то время как стоимость всех земель и имущества составляла 240 000 фунтов стерлингов.

Узнав содержание завещания, Шелли вернулся в Лондон и обратился к своему адвокату. Он не стремился к получению в будущем большого наследства, ему хотелось немедленно добиться пусть скромного, но постоянного дохода, который освободил бы его от вечных долгов и позволил бы его семье не скитаться по скверным меблированным квартирам.

Через адвоката Перси предложил отцу, что откажется от наследства ради ежегодной ренты. Предложение понравилось сэру Тимоти, который уже потерял надежду на исправление Перси и думал только об устройстве дел своего младшего сына. Юридически эта сделка оказалась очень сложной, только в середине мая 1815 года оформление бумаг было завершено и Шелли получил ежегодную ренту в 1000 фунтов и 4 тысячи фунтов наличными; он выплатил часть своих долгов и назначил Харриет 200 фунтов в год, это было существенным добавлением к тому, что она получала от своего отца.

Отныне на жизнь Мери и Перси никогда больше не лягут зловещие тени судебных приставов и долговых тюрем.

Изменившееся материальное положение Шелли немедленно привлекло внимание Годвина. Оскорбленный отец, не желавший до этого иметь ничего общего с беглецами, вдруг обратился к похитителю Мери с просьбой оплатить его растущие долги.

«Милостивый государь, – ответил Шелли, – мое удивление и, скажу откровенно, мое негодование были чрезвычайно велики, когда я убедился, что ради материальной выгоды Вы готовы возобновить со мной отношения, которые внушали Вам такой ужас, что его не могло победить чувство жалости к нашей бедности и страданиям».

Каково же было возмущение Шелли, когда из ответного письма он узнал, что денежные отношения, в которые Годвин решает вступить с ним, отнюдь не означают примирения. Их имена не должны стоять рядом даже на чеках, и поэтому он просит выписать чеки на имя своих доверенных. Он не желает, чтобы по Лондону расползлись слухи, будто Годвин променял честь дочери на уплату долгов. Послание заканчивалось истинно годвиновской грубой прямотой: «…скажу только, что, пока во мне останется хоть искра разума и чувства, я не изменю отношения к Вашему поступку, на который я смотрю как на величайшее несчастье в моей жизни».

Конечно, поведение Годвина выглядит непривлекательно, но оно по-человечески объяснимо. Большая семья, дети, о будущем которых он не мог не думать, – всё это заставляло его принимать помощь Шелли, но скрывать их отношения – иначе было бы скомпрометировано его имя, что могло сказаться на судьбе его семьи. Философ мог порой проявить незаурядное гражданское мужество, но, не боясь королевских судей, не мог отнестись с пренебрежением к господствующему общественному мнению, хотя бы в теории и неверному.

Шелли с горечью заверил Годвина: «С этого времени наши отношения будут только деловыми. Согласно Вашему желанию, я займу необходимую Вам сумму под залог моих годовых получений. Я вижу, как велика сейчас Ваша нужда в деньгах, и всеми силами постараюсь помочь».

Годвин по-своему оценил благородство Шелли, но при этом не сделал ни одного шага к примирению.

9