История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Вскоре Байрон объявил Клер, что покидает Англию навсегда. Он не знал толком, куда именно направится, но в Англии оставаться не мог. Клер была в отчаянии. Возлюбленный не проявлял особого желания сохранить связь с ней. Тогда она прибегнула к последнему средству: обещала познакомить его с Шелли. Это Байрона заинтересовало: он много слышал о молодом поэте и читал его произведения. С Мери Годвин ему уже приходилось встречаться, и отношения у них были самые лучшие. Байрон согласился приехать в Швейцарию и там встретиться со всем семейством Шелли.

На следующий день после того, как он покинул туманный Альбион, заплаканная Клер прибежала к Шелли. «Мери, Перси, – воскликнула она, – великий лорд Байрон любит меня. Я должна быть рядом с ним». Клер умоляла их сопровождать ее в Женеву. Правда, окончательной целью, мечтой Шелли была Италия, но ничто не мешало им пожить некоторое время в Швейцарии.

«Итак, я покидаю Англию – быть может, навсегда, – пишет он Годвину из Дувра 8 мая 1816 года. – Вас я почитаю и думаю о Вас хорошо, быть может, лучше, чем о ком-либо из прочих обитателей Англии. Вы были тем философом, который впервые пробудил и поныне в значительной степени направляет мой ум. Мне жаль, что те Ваши качества, которые наименее достойны похвал, пришли в столкновение с моими понятиями о том, что правильно. Но я слишком дал волю негодованию. Простите меня. Сожгите письма, в которых я проявил несдержанность, и верьте, что как бы ни разделяло нас то, что Вы ошибочно зовете честью и репутацией, я навсегда сохраню к Вам чувства лучшего друга.

Мой адрес: Женева, до востребования. Я писал наспех, ежеминутно ожидая отплытия пакетбота».

2

Как и в свое первое путешествие на континент, но с большими удобствами, молодые люди пересекли Францию – через Париж, Труа, Дижон, Доль, прибыли в Полиньи, город выстроенный у подножья Юры, ответвления Альп. Хлопоты, необходимые, чтобы ехать без задержек, и постоянный страх перед расходами изрядно уменьшали удовольствие от путешествия.

«Нравы французов любопытны, – писал Шелли Пикоку. Они все же не научились носить свои цепи с угодливой улыбкой. Всего лучше было бы им любить истинную свободу настолько, чтобы добиться ее – но хорошо уж и то, что рабство вызывает у них ропот».

В мае путешественники наконец обосновались в окрестностях Женевы, в Сешероне. На первое время они поселились в отеле. «Из окна виднелось прекрасное озеро, синее, как глядящее в него небо. Другой берег пологий, поросший виноградниками, позади них поднимались темные хребты гор. Величавый Монблан царственно возвышался надо всем». Так Шелли описывал окружавший его пейзаж.

Еще из Парижа Клер сообщила лорду Байрону, что путешествует со своими друзьями и собирается остановиться в Сешероне. Однажды майским утром в отеле поднялась суматоха, которая обычно предшествует прибытию знатной персоны. Знаменитый английский лорд приехал в роскошной карете, построенной по образцам, которые использовал Наполеон. Его сопровождал домашний врач-итальянец Полидори, камердинер и двое слуг. Они привезли необычных размеров багаж, так что все служащие отеля долго обсуждали, что бы там могло быть. С верхнего этажа гостиницы за приезжими наблюдала пара горящих черных глаз. Клер переходила от окна к окну, она задыхалась от волнения.

Клер не пришлось прилагать усилий, чтобы свести двух поэтов. Дружба между ними завязалась естественно и сразу. Оба они были страстно увлечены литературой и политикой, тонко чувствовали красоту природы, любили греблю. Они наняли лодку и ежедневно в шесть часов вечера брались за весла. Скользить ли по зеркально гладкой воде, мчаться ли под сильным ветром – для Шелли все было счастьем. Они редко возвращались раньше десяти. Тот, кто только что бежал от мрачной лондонской зимы, здесь, в этом райском уголке, под жарким весенним солнцем чувствовал себя счастливым.

Вечерами они часто заслушивались монотонным пением виноградарей. Особенно приятны были низкие женские голоса. В песнях говорилось о тучных стадах, о веселых пастухах и пастушках, о принцах, полюбивших красивых поселянок.

Однажды, когда маленькая компания, насладившись плеском волн, светом луны и песнями швейцарских крестьянок, возвращалась в отель, Байрон неожиданно остановился и сказал: «Дамы и господа, прошу внимания, настройтесь сентиментально, и я спою вам албанскую песню». Клер сразу вспомнила то первое видение своего кумира в белом одеянии. С ее легкой руки все начали с тех пор называть Байрона ласковым именем Альбе, придуманным Клер. И только Перси продолжал обращаться к новому другу без всякой фамильярности, не забывая прибавлять к имени титул. Чем больше они сближались, тем пунктуальней соблюдал он это правило.