История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

За зиму выдался лишь один день, когда Шелли не притронулся к перу, это было 24 февраля. С утра у Мери начались роды. Перси был так взволнован, что, ни на минуту не останавливаясь, шагал взад и вперед по комнате, повторял какие-то случайные слова: «Что такое любовь? Спроси того, кто любит. Спроси того, кто живет, что такое жизнь. Спроси того, кто полон веры, что такое Бог».

К концу дня Мери благополучно разрешилась мальчиком. Несмотря на то что Годвины упорно не желали признавать их брак, ребенка решили назвать в честь деда Уильямом.

Маленький Уильям был таким спокойным, что спустя несколько дней Шелли смог вернуться к работе. Первое, что вывела на бумаге его рука, оказались уже знакомые слова: «Что такое любовь? Спроси того, кто любит. Спроси того, кто живет, что такое жизнь. Спроси того, кто полон веры, что такое Бог». Перо едва поспевало за летящими вперед словами. Скрепленные единым движением слова занимали свои единственные места, и все рассуждения походили на длинное стихотворение в прозе. «Вот в чем любовь. Это священное звено, связующее человека не только с человеком, но и со всем, что есть в мире. С самого момента нашего рождения что-то, неведомое нам, но живущее в нас, всё более и более жаждет найти свой образ, свое подобие». В эссе «О любви» Шелли впервые сформулировал свое понимание этого всеобъемлющего чувства как естественного состояния человека. Романтическая идеализация любви была крайне актуальна для Шелли. Он считал, что все беды и муки проистекают из той войны, которую ведут с любовью эгоизм, бесчувственность, заблуждения. Именно любовь призвана «освободить мир от мрака рабства». Потом Шелли неоднократно использовал эту идею в своих стихах и поэмах.

За эссе «О любви» последовали эссе «О жизни» и «Рассуждение о метафизике», в которых Шелли заявил, что он «не может не согласиться с философами, которые утверждают, что всё существует лишь постольку, поскольку воспринимается». Это был период его временного увлечения идеалистической берклиевской философией.

«Большая часть заблуждений философов, – считал Шелли, – произошла от рассмотрения человеческого существа с точки зрения слишком частной и ограниченной. Человек – существо не только моральное и интеллектуальное, но также, и главным образом, живущее в мире фантазии… Пещеры разума уединенны и тенисты. Мысль с трудом пробирается по своим извилистым покоям».

Образность этих прозаических рассуждений близка к образности «Аластора». Пещеры, змеи, облака к этому времени приобрели для Шелли символическое значение. В дальнейшем он старался все более узаконить поэтическую экспрессию, предельно уточнить то, с чем он имеет дело, с целью расширить горизонт человеческого понимания.

За окном белела бишопгейтская пустошь. Она занимала треть окна, дальше шло постоянно колеблющееся и перемещающееся пространство неба.

Шелли, отрываясь от мелко исписанных листков, отдыхал на этом затверженном пейзаже и снова брался за перо. Темой его рассуждений была мораль. Стопка бумаг росла. Но все получалось как-то неубедительно. Только решив ввести в рассуждение детское восприятие, он наконец овладел темой. Конечно же, именно поведение детей показывает, что в человеческой природе заложена добродетель. Но развить ее помогают опыт и воображение. «Так, младенец и первобытный зверь эгоистичны, потому что их разум не способен воспринять боль, которую испытывает подобное им существо. В обществе высокоцивилизованном обычно острее сочувствуют страданиям и радости других, чем в обществе, стоящем на более низкой ступени развития. Тот, кто развил свои интеллектуальные силы изучением прекрасных образов поэзии, обычно более отзывчив, чем тот, кто занят умственным и физическим трудом. Отличие эгоиста от альтруиста заключается в том, что воображение первого заключено в узкие рамки, а воображение второго охватывает обширную окружность.

Сквозь все рассуждения Шелли этого периода проходит мысль о том, что воображение – вот сила, которая облагораживает человеческую природу. Однако к последовательному идеализму Шелли никогда не придет и никогда не отвергнет эмпирические методы великого Локка и мыслителей Просвещения.

Весеннее солнце все чаще выманивало философа из-за стола туда, где между виндзорскими дубами журчали первые ручьи, а у Шелли в кармане всегда находилось прочитанное письмо или ненужный черновик, из которых можно было сделать бумажные кораблики. Снова, как в детстве, они покачивались в ручьях Виндзора.

Глава V

1