История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли

Закончив работу, Шелли сразу же послал рукопись Джону Меррею, издателю Байрона. В феврале 1816 года книга вышла из печати, кроме «Аластора» в нее вошли лучшие из последних стихов: сонет о Наполеоне, сонет, осуждающий Вордсворта за измену высоким принципам демократии, и две первые песни «Королевы Мэб» под общим названием «Демон мира» – это те песни, в которых автор не касается еще никаких «больных» вопросов, а лишь живописует фантастическое путешествие Духа Ианты в колеснице Королевы Фей. Появление книги было отмечено тремя журналами, но все три рецензии оказались далеко не ободряющими. «Мансли ревью» заявил, что найти ключ к «возвышенной непонятности поэм» невозможно. Шелли советовали в следующей книге помочь своим читателям (если таковые найдутся), пояснив текст обширными комментариями. «Бритиш критик» открыто заявил, что не получил ни малейшего удовольствия от «абсурда, который карабкается в горы, скачет верхом, который с презрением отталкивает землю и всю связанную с ней скучную реальность. Природа по прихоти поэта меняет свои законы и реки текут вспять».

Наиболее доброжелательным оказался «Эклектик Ревью». Автор помещенной здесь рецензии утверждал, что «в области описательной поэзии Шелли обладает значительным талантом, но, к сожалению, за деревьями не видит леса». Далее рецензент признался, что «если бы потребовалось передать идею или цель поэмы, он вряд ли сумел бы это сделать». «Аластор», безусловно, противоречил все еще господствующему представлению о возвышенной поэзии. Несмотря на сильное влияние новой поэтической школы, в Англии 1815 года большинство критиков готово было согласиться с мнением видного политического и общественного деятеля, реакционера доктора Джона Рассела, что свобода воображения опасна. Еще более опасным представлялось критике безбожие автора, который не пожелал хотя бы упомянуть о Творце и будущей жизни. Маловероятно, чтобы рецензентам было известно прошлое Шелли и причины его исключения из Оксфорда, однако один из них уловил даже «слабый запах серы, исходящий от его поэмы».

«По-моему, они способны судить о достоинствах поэзии не больше, чем Гомер составлять комментарии к ньютоновской системе», – шутил Шелли, читая отзывы официального Лондона.

Закончив «Аластора», он вернулся к работе над моральными и метафизическими эссе, но не было дня, чтобы в его черновиках рядом с прозаическим текстом не появлялось несколько поэтических строк или строф.

В конце октября вернулся Хогг, он часто приходил пешком из Лондона и по нескольку дней гостил в Бишопгейте. В первый же день встречи Мери, улыбаясь, сказала ему: «Ваши рассуждения о морали и метафизике всё так же абсурдны, но они по-прежнему забавляют меня». Хогг понял подтекст, это означало, что ему предлагается дружба, и ничего больше. «Я очень рад, если мои рассказы развлекут вас», – ответил он тоном, в котором явственно звучало: «Я надеялся на большее, но что делать, я принимаю вашу дружбу».

Вечерами собирались у камина, и Шелли читал вслух отрывки из написанного за день. Неизбежно возникали споры. Пикок, навсегда покончивший со стихами и работавший над первым своим романом «Хедлонг Холл», утверждал теперь, что поэзия – порождение давно прошедшего детства человечества.

– В нашем XIX веке поэзия уже не удовлетворяет всесильному критерию пользы, – говорил он, – она должна уступить и уступает место более практическим видам духовной деятельности: философии и политической экономии[29].

– Как вы жестоко заблуждаетесь! – отвечал Перси и, потрясая над головой томиком чьих-то стихов, заговорщицки шептал: «Вот вечер, который вздымает пучины душевного океана».

Шелли не подозревал, что именно он, с его постоянной жаждой немедленного воздействия на мир и его обитателей, значительно повлиял на взгляды своего старшего друга. В поисках новых форм проявления умственной активности Пикок от своей вневременной поэзии пришел к злободневному роману. «Хедлонг Холл», как и многие последующие романы Пикока, – это роман-беседа, политическая дискуссия интеллектуалов, конфликт его – это конфликт идей, столкновение и борьба мировоззрений. Вероятно, эта форма была подсказана ежевечерними беседами в дружеском кругу возле камина, из которых легко воссоздавалась картина духовной жизни всего английского общества начала XIX века. Ей противопоставляется античная республика как идеал совершенного общественного устройства, основанного на принципах справедливости, разума, равенства. Гневная сатира сменялась добрым юмором, юмор – сатирой.

Первое чтение «Хедлонг Холла» вслух вызывало общее одобрение, такую оценку можно было вывести как среднее между бурным восторгом Шелли, заметной холодностью Мери и объективным, достаточно профессиональным анализом Хогга.

15